Газета "Наш Мир"
Вопрос о будущем арабских революций остается темой острых
политических дебатов в России, причем позиции, занимаемые участниками
этих споров слишком явно отражают отношение их участников к процессам и
людям, окружающим их у себя дома. На этом фоне особое значение
приобретают мнения профессионалых арабистов, которые по крайней мере
способны отличить информацию от мифов, а факты от предрассудков.
Известный исследователь Арабского Востока Григорий Григорьевич Косач уже
выступал перед читателями нашего издания после свержения правящих
режимов в Тунисе и Египте. На этот раз корреспондент Рабкор.ру попросил
его поделиться своими наблюдениями и выводами относительно ситуации в
Ливии.
Гражданская война в Ливии завершается победой
повстанцев. Для большинства российских комментаторов и аналитиков это
оказалось совершеннейшей неожиданностью. Сейчас успех повстанцев
приписывается исключительно поддержке НАТО, хотя те же эксперты еще
буквально за несколько дней и даже часов до августовского перелома в
боевых действиях говорили о полном провале и неэффективности натовской
воздушной операции. Однако вопросы остаются в любом случае. Как вы
оцениваете значение интервенции, насколько она определила исход событий.
В военном плане можно ли говорить, что войну выиграл Запад, а повстанцы
оказались его орудием?
Независимо от того, взят ли
Сирт или Себха, итог войны уже понятен.В этой принципиально новой для
страны ситуации вопрос, который касается роли НАТО в ливийский событиях,
ушел в прошлое, став едва ли не предметом академических исследований.
Если он сегодня кого-то и волнует, то в основном российских
комментаторов и аналитиков. И объясняется это не столько желанием найти
истину, сколько фобиями и страхами самих экспертов, как и желанием
стоящих за ними структур оправдать постигшую их неудачу.
Есть,
тем не менее, некоторая данность. Она состоит в том, что (хотят ли этого
высказывающие эту мысль люди или нет) любая попытка представить
развитие положения в Ливии как итог вмешательства НАТО направлена на то,
чтобы придать повстанцам, а также представляющим их институтам, образ
сателлита Запада. Получается, что все события разворачиваются как бы в
обратном порядке. Не восстание привело к вмешательству Запада, а
наоборот Запад не только вызвал к жизни противников Каддафи, но и
обеспечил их победу. Между тем есть все же хронологическая
последовательность развития событий, их внутренняя логика. Едва ли Запад
был заинтересован в том, чтобы в Ливии произошли серьезные потрясения, -
несмотря на эпизодически возникавшие кризисы в отношениях с этой
страной, режим Каддафи оставался предсказуемым и, более того, пусть и
зигзагообразно, но проводил курс на экономическую либерализацию,
опираясь на помощь и поддержку, в первую очередь, своих ближайших
европейских соседей. Наконец, уже в конце 1980-х гг. риторика ливийского
«вождя» начала претерпевать серьезные изменения. Каддафи стал говорить о
«правах человека», а в дальнейшем и об участии во «всемирной борьбе с
терроризмом».
Поддержке ливийских повстанцев предшествовала
поддержка Запада революционных изменений в Тунисе и Египте,
многочисленные заявления лидеров европейских стран и Соединенных Штатов о
нарушении гражданских прав в Бахрейне, как и о необходимости поиска
путей к диалогу с местными оппозиционными силами. Более того, все это
предваряла западная же идея реформ в границах «Расширенного Ближнего
Востока» (по инерции квалифицировавшаяся российскими аналитиками и
комментаторами в качестве рецидива неоколониализма). Традиционным
союзникам Соединенных Штатов и ведущих держав Европейского Союза в
арабском мире открыто говорили, что отказ от социально-экономических и
политических реформ вызовет крушение местных авторитарных режимов.
Поддержав ливийских повстанцев, Запад действовал на опережение, вовсе не
считая возможным безучастно наблюдать за потенциальной возможностью
погружения страны в хаос.
Повстанцы со своей стороны -
политически «малая сила» - нуждались во внешней поддержке. И здесь нет
никаких оснований противопоставлять Египет и Ливию. Ту же ситуацию мы
наблюдаем в Тунисе и Египте, так происходит в Сирии, где местная
оппозиция призывает к западному вооруженному вмешательству. Но это вовсе
не означало, что они превращались в сателлита Запада. Его поддержка
была им нужна лишь в определенное время и в определенном месте, что
предполагало (как это доказывают события сегодняшнего дня), что они
будут сохранять свободу действий в решении тех вопросов, которые они
заранее определили как сферу собственной компетенции. Уже само участие
представителей НПС в происходивших в течение гражданской войны встречах и
совещаниях (в Дохе, как и в европейских столицах), их выступления и
занимаемые ими позиции не только показали, что это игрок самостоятельно
принимающий решения о своих контактах с теми, в ком он видит союзников, а
не покровителей, заключая с ними на собственных условиях соглашения о
поставках вооружения, логистическом обеспечении боевых действий, обмене
информацией, как и о политической поддержке.
И наконец, именно повстанцы вели наземные операции. Исход битвы решается на земле, а не на небе. Особенно в условиях пустыни.
Ливию
в России представляют отсталым племенным обществом, которому сейчас
прочат распад и катаклизмы. Правда, одновременно, многие говорят об
успехах социального государства, созданного Каддафи. Были ли эти успехи
реальностью? А если да, как изменили они структуру общества? Не
подорвали ли они тот самый баланс сил, на котором основывалась
стабильность режима?
Да, конечно, племенная
структура - качественная характеристика ливийского социума (но равным
образом это относится едва ли не ко всем арабским странам - от Марокко
до государств Залива, Иордании или Ирака). Однако значение этой
характеристики не должно ни преуменьшаться, ни преувеличиваться.
Ливийская
племенная структура подвижна, - в обозримой исторической ретроспективе
она подвергалась воздействию мощных, уменьшавших ее общественную роль
внешних и внутренних вызовов. На побережье современной Ливии - часть
Османской империи - были распространены реформы времени танзимата. На
востоке нынешней страны - в Киренаике действовал орден сенуситов, давшей
ей впоследствии королевскую семью, стремившийся искоренить межплеменные
противоречия обращением к нивелирующему общественные различия исламу. В
свою очередь, эволюция Триполитании, более открытой внешним
воздействиям, приводила к выдвижению крупных торговых семей,
стремившихся в начале ХХ столетия создать в ее границах собственные
квазиреспубликанские (и, естественно, надплеменные) институты власти.
Итальянское вторжение (первоначально) в Триполитанию содействовало
оформлению ливийского единства, - в дальнейшем же, в эпоху Италии
Муссолини, начала складываться единая Ливия (это название - не более чем
напоминание о временах Римской империи, столь дорогих для идеологов
итальянского экспансианизма). Тогда же возникла значительная итальянская
переселенческая колония, что бросало мощный вызов местной племенной
структуре.
Символ антиитальянского сопротивления - шахид,
герой-мученик Омар Аль-Мухтар - ливиец, а не выходец из какого-либо
региона или племенного союза. Каддафи и его сторонники, осуществляя под
панарабскими лозунгами (и следуя примеру Г.А. Насера) антимонархический
переворот, действовали как арабы-ливийцы, а не сторонники того или иного
клана. Если обратиться к сайту НПС (где ныне помещен портрет О.
Аль-Мухтара), то можно без труда заметить раздел, связанный с
принесением клятвы-присяги верности Переходному Совету, - если в
Киренаике эту клятву приносили, прежде всего, племенные лидеры, то по
мере продвижения на запад, в сторону Триполитании их все чаще меняли
представители советов, сформированных жителями городов.
Другой
вопрос, - джамахирийская модель государственного устройства, к которой
бывший вождь пришел не сразу, регенерировала и воскрешала
кланово-племенные общественные структуры, создавая (но также не сразу)
из племени каддафа центральное звено социума, хотя бы потому, что
выходцы из этого племени последовательно занимали наиболее существенные
государственные посты, а прежние соратники Каддафи постепенно теряли
власть. Это - пока еще «традиционный» путь развития арабского
революционера, вне зависимости от того, исповедует ли он панарабский
национализм или заявляет о своей приверженности марксизму или «чистому»
исламу. Однако и это обстоятельство ни в коей мере не доказывает
несокрушимость племенных структур в Ливии, как и где-либо на Арабском
Востоке. Забота о сохранении личной власти, устремленность к
немедленному изживанию любой идеологической «ереси» (в ливийском случае -
идей, противоречащих Зеленой Книге и «третьей мировой теории»), - все
это обрекает власть на существование в вакууме, когда обращение к
«братьям по племени» видится прагматически наиболее рациональным выходом
из складывающегося положения. Но если эти «братья» выдвигаются вперед,
если они монополизируют ключевые полномочия, то режим не может не
подрывать собственную стабильность. Нефтеносные и нефтедобывающие районы
Киренаики оказались не представленными во власти, что означает лишь,
что эти районы стали в большей мере стагнирующими, чем Триполитания, а
точнее - те районы этой исторической провинции, где проживает племя
каддафа и аффилированные с ним кланы.
Постреволюционную Ливию,
как говорят все те же российские эксперты, «ожидает распад и
катаклизмы»? Но почему-то среди этих экспертов не было ни одного
арабиста и, тем более, специалиста по Ливии, анализирующего ситуацию в
данной стране. Вместо исследования ситуации в Африке мы видим очередное
представление фобий, связанных с образом «лицемерного» и «коварного»
Запада, ищущего способы разрушить «тысячелетнюю Россию». Как говорил
один из этих экспертов, сначала был «уничтожен первый эшелон обороны» -
Советский Союз, затем «второй» - «социалистическое содружество», наконец
уничтожается «третий» - «режимы-союзники России». Но сразу же возникает
простой вопрос - зачем так изощренно? И почему именно в таком
нелогичном порядке - от центра к периферии, а не наоборот?
Участники
начавшихся в Киренаике событий отнюдь не стремились создать
собственное, обеспеченное значительными запасами углеводородов, а потому
- богатое государство, напротив, они были устремлены на запад, говоря
об «освобождении Ливии от тирании», о единой «Ливийской республике». Они
не провозглашали столицей будущей «свободной Ливии» Бенгази, считая,
что ею может быть только Триполи. Выдвинутые ими уже в начале восстания
лозунги доказывали их уверенность в необходимости сохранить единство
страны: «Ливия - одно объединенное национальным единством племя»
(риторика «Зеленой книги» здесь явно «присвоена» революционерами), «Не
допустим раскола Ливии», «Ливийский народ! Сохрани свое общее достояние -
ливийское государство. Оно отныне действительнов твоих руках, а не
потому, что так говорил "дьявольский лицемер (Каддафи - Г.К.)"».
Повстанцы воскрешали знаменитый лозунг О. Аль-Мухтара: «Мы не сдадимся, а
победим или погибнем». Общенациональный герой обретал черты символа
«революции 17 февраля». Определяя Переходный совет как орган новой
власти, они говорили «об освобождении всей территории ливийского
государства - от Уммсаид на востоке до Рас-Адждира на востоке, от Сирта
на севере до Аль-Катруна на юге», провозглашая Триполи «вечной столицей»
страны.
Разумеется, в рядах нынешней ливийской власти будут
вспыхивать противоречия (они проявлялись уже в ходе военных действий).
Перед повстанцами стоит серьезный, но вполне понятый и объяснимый вопрос
- нежелание Сирта сдаться их отрядам. Они должны будут думать (и уже
думают) о будущей системе государственного устройства - станет ли Ливия
федерацией или сохранит статус унитарного государства, как и о формах,
методах и пропорциях распределения нефтегазовых доходов государства. Что
впереди? «Катаклизмы» или путь к достижению общенационального
консенсуса? Думаю, что второе более вероятно.
Есть
другая сторона вопроса. Ливия была по африканским масштабам сравнительно
благополучной страной. Что будет с социальными программами, с
«позитивной» частью наследия режима Каддафи - в сфере образования,
здравоохранения и т.д.?
У вопроса о ливийском
«социальном государстве» немало аспектов. Во-первых, внутренняя политика
Каддафи прошла, по меньшей мере, через два этапа. Если до конца 1980-х
гг. его режим осуществлял джамахиризацию страны, понимавшуюся как полное
огосударствление (под антизападническими лозунгами) всех сфер
экономики, создание идеологизированной (конечно, бесплатной) школы,
введение бесплатного здравоохранения, развитие широкого жилищного
строительства в городах, национализацию всех средств массовой информации
и т.п., то 1990-е гг. явили иную картину эволюции страны. Мы видим
процесс экономической либерализации и восстановления контактов с Западом
(включая и тесное сотрудничество ливийской разведки с ее аналогами в
Соединенных Штатах и Великобритании). При этом «третья мировая теория»
все так же выступала как инструмент оправдания движения в этом
направлении.
Во-вторых, недавний ливийский режим был, несомненно,
орудием модернизации страны. Потребность в создании национальных
кадров, необходимых для реализации масштабных проектов, определила
развитие процесса мощной социальной трансформации и мобильности, вызвав
огромную миграцию в города с их бесплатным жильем и рост числа
школьников и студентов. Ливийская племенная структура, хотя и
консервировавшаяся, поскольку это отвечало интересам джамахирийской
теории, пусть медленно и непоследовательно, но теряла свое значение.
Другое дело, что этот процесс сопровождался ростом роли племени Каддафи,
но это лишь обостряло противоречие. Было ясно, что рано или поздно
режим должен был вступить в конфликт с обществом, которое изменилось и
модернизировалось под влиянием его собственной политики.
Начавшаяся
в 1990-е годы экономическая либерализация нанесла ощутимый удар по
«социальному государству» первых лет существования Джамахирии. Учитывая,
что доходы от экспорта углеводородов концентрировались в руках
государства, социальные программы были далеко не столь значительными,
как можно ожидать. Суммы, выделявшиеся на образование, здравоохранение
или реализацию жилищной политики официальной ливийской статистикой
преувеличивались. Иное дело, что на фоне многих стран-соседей положение
ливийцев выглядело неплохо. Но в условиях, когда реально все средства
находились в руках Каддафи и его окружения, речь могла идти только лишь о
поддержании «скромного достоинства» граждан. Улицы Триполи были полны
бессмысленно фланирующей молодежи, у которой просто не было работы. И
если ранее не работавшие ливийские женщины становятся и горничными
гостиниц, то происходит это от того, что их мужья не могут обеспечить
свои семьи. Одновременно в Ливию продолжала импортироваться бесправная
иностранная рабочая сила.
Ливийское «социальное государство»
уничтожал сам «вождь». Привычный взгляд постсоветского человека был
способен легко определить в Триполи времени Каддафи кварталы местной
«номенклатуры». Но и не только постсоветский человек мог видеть в потоке
не очень многочисленных и старых машин самые современные и дорогие
модели известных автомобильных фирм, - их вели, превышая дозволенную
скорость, молодые люди - «золотая молодежь», дети этой «номенклатуры».
Общество расслаивалось еще в дореволюционную эпоху. Задачей новой власти
должно будет стать восстановление прежних социальных программ,
поскольку это путь к ее укреплению и стабилизации. Другой вопрос, можно и
нужно ли все эти программы восстанавливать в первоначальной форме и
объеме.
Можно ли говорить о ливийских повстанцах, как
о выразителях каких-то региональных или племенных интересов. Если да,
то каких? Идет ли речь о войне восточных кланов против западных? Или мы
напротив имеем место с общественным переворотом, формирующим некое
подобие современной интегрированной нации?
Вопрос
остается открытым. Самое худшее, что может случиться с лидерами нынешней
революции, это то, что они повторят путь самого Каддафи. Сегодня они
устремлены к сохранению общенационального единства, «присваивают»
общенациональные символы и стремятся утвердиться в Триполи. Но они могут
столкнуться с традиционной для этих революционеров альтернативой -
сохранить свой общенациональный выбор, содействуя достижению
вселивийского консенсуса или же обратиться к поддержке собственных
кланов.
Вместе с тем, НПС (что доказывают его документы)
создавался как орган, в котором представлены «различные города Ливии -
от востока до запада, от севера до юга». Перечисляя города происхождения
членов этого Совета (имена большинства из них по соображениям
безопасности не были названы), эти документы первоначально не называли, в
частности, Сирт, Бани-эль-Валид или города юга, лишь подчеркивая, что
«Совет ожидает кооптации в свой состав представителей центра, юга и
Триполи». В дальнейшем же в составе Совета появился уроженец (и
«представитель») Сирта, инженер на нефтепромыслах киренаикского
Рас-Лануфа. В своем абсолютном большинстве представленные в НПС люди
пока что являются уроженцами Киренаики, - немалая их часть - выпускники
основанного еще в 1955 г. старейшего университета страны - Ливийского
университета, расположенного в пригороде Бенгази Кар-Юнисе. При этом
высшее звено этого органа власти, по крайней мере, на сегодняшней день
включает в себя не только постоянных резидентов страны (Мустафа Абдель
Джалиль тому пример), но и деятелей эмигрантской оппозиции (в частности,
уроженец Триполи Махмуд Джибриль).
Руководители повстанческих
вооруженных отрядов, действующих под контролем НПС, в определенной мере,
представляют иной слой противников Каддафи. Его стоило бы (при всех
возможных неточностях и оговорках) назвать сторонниками ислама. Скорее
всего, ведущей фигурой этого крыла повстанцев является, как его недавно
назвали обе ведущие газеты арабского мира - издающиеся в Лондоне
«Аш-Шарк Аль-Аусат» и «Аль-Хайят», «военный командующий Триполи» Абдель
Хаким Бельхадж. В 1980-е гг. этот человек сражался с советскими войсками
в Афганистане, а, вернувшись на родину, создал «Сражающуюся ливийскую
исламскую группу», целью которой было свершение режима Каддафи. Эта
группа взяла на себя ответственность за несколько покушений на «вождя».
Ответные карательные акции режима заставили Бельхаджа покинуть Ливию, - в
2004 г. он был арестован в Малайзии и переправлен в Таиланд, где с ним
«работали» представители ЦРУ. В дальнейшем же он был депортирован в
Ливию и помещен в тюрьму Триполи. В 2010 г. Бельхадж был помилован и
сразу же примкнул к оппозиционному подполью.
Присутствие
сторонников исламской идеи в рядах повстанцев (Бельхадж тому не
единственный пример) позволяло многим экспертам считать, что падение
ливийского режима откроет исламистам путь к власти (в этом же русле
действовала и джамахирийская пропаганда). Все же, в опубликованном 3
сентября 2011 г. в «Аш-Шарк Аль-Аусат» интервью Бельхадж категорически
отвергал существование каких-либо связей между «Сражающейся ливийской
исламской группой» (внесенной государственным департаментом Соединенных
Штатов в список «террористических организаций») и Аль-Каидой, утверждая,
что еще в Афганистане он отверг предложение Усамы бен Ладена о
вступлении в эту организацию, считая, что «ее джихадистские методы
неприемлемы в современном мире» и концентрируя свои усилия
«исключительно на освобождении Ливии и ливийского народа». Говоря о НПС,
Бельхадж подчеркивал, что повстанцы - «сыновья сегодняшнего дня, а не
прошлого, они объединены единой целью - обеспечить безопасность Ливии и
всего мира». Он говорил о «построении гражданского общества», о
«демократии», о том, что он не испытывает «вражды к Западу», хотя в
Таиланде он был «подвергнут жестоким пыткам».
Ныне Бельхадж
взаимодействует с НАТО, пытаясь поймать Каддафи. Однако публичное
появление на переднем плане Белхаджа и людей, похожих на него, многое
меняет. Они опираются на вооруженную мощь. Насколько, в этой связи, они
«персонажи второго плана»? Скорее всего, они уже сейчас требуют большей
степени участия в формировании политики, хотя бы потому, что говорят об
исламе как о «всеобъемлющем решении». Более того, слова Бельхаджа
очевидно доказывают, что исламисты, не только в Ливии, но и повсюду,
национальная сила, а вовсе не мифический «зеленый Интернационал». Их
взаимодействие с ядром НПС, программные документы которого (речь идет об
уже обнародованном «конституционном документе», включающем «Дорожную
карту» создания постоянных органов власти), пока еще, далеки от того,
чтобы рассматриваться в качестве планов конкретного
социально-экономического действия. Но вот, что интересно: если
посмотреть на то конкретное содержание, которым наполняют исламские
активисты свои лозунги и документы, то его, сохраняя все пропорции,
видимо, можно назвать «левым». В любом случае, ислам - мощное начало,
объединяющее Ливию, - его включение в социально-экономическую и
политическую практику будущего кажется неизбежным. Уже сейчас основной
документ НПС «Видение демократической Ливии» подчеркивает, в частности,
что будущее «гражданское конституционное государство будет уважать
святость религиозной доктрины» (речь идет, разумеется, об исламе). Между
ядром НПС и военными командирами повстанцев нет непроходимой границы, -
М. Абдель Джалиль - специалист по шариатскому праву. Если это
взаимодействие будет сохранено, то оба действующих игрока ливийской
революции - и ядро НПС, и выросшие из исламской среды военные командиры
смогут создать абрис современной интегрированной нации.
Активисты,
действующие под лозунгами ислама, постепенно формируют свою повестку
дня, отвечая на конкретные вопросы времени. Когда же российские эксперты
рассуждают о том, что к власти в переживших (или переживающих)
революционные потрясения арабских странах пришли «бородатые исламские
радикалы», то они вновь демонстрируют собственные страхи, отражающие, в
том числе, и неумение нашего собственного государства строить политику в
арабском мире, исходя из его реальной ситуации, а не из мифов о нем.
Увы, но России придется привыкать к происходящим изменениям и строить
свои отношения (если она действительно хочет присутствовать на арабском
Востоке) с теми силами, которые становятся неотъемлемым элементом
тамошних политических структур.
Некоторые российские
эксперты объясняют произошедшее тем, что бедуины и кочевники, населяющие
Ливию, просто не хотят и не могут в современных условиях работать, а
могут только воевать. Как вы прокомментируете подобные высказывания?
Слова
российских экспертов о том, что то, что произошло в Ливии - следствие
нежелания местного населения «работать», поскольку они «кочевники»,
всего лишь доказывают, насколько глубок русский расизм (лишь
укрепляющийся благодаря риторике власти, церкви и иных государственных и
общественных институтов). Это, во многом, объясняет и быстрое
«избавление» от интернационалистского флера советского времени. Кстати
говоря, зараженность расизмом ярко проявляла себя и в российской
эмигрантской среде позднего советского и постсоветского времени, хотя
часто эта среда этнически (стоит вспомнить ленинские слова об
«обрусевших инородцах») не является русской. Комментировать такого рода
высказывания не имеет смысла.
Непонятно только одно, - зачем же
России с ее неумелой политикой в дни ливийского кризиса так необходимо
ныне устанавливать отношения с этими «бедуинами», а ее экспертам
рассуждать о том, что «получит» (термин современного российского
дискурса!) их страна в Ливии, и жаловаться на западное «коварство». Как
будто бы Запад заставил высших руководителей НПС заявлять о том, что они
отдадут предпочтение тем, кто поддержал их борьбу, жестко подчеркивая,
что «Россия, Индия и Бразилия» (затем в этот список была добавлена и
Южная Африка) станут «аутсайдерами». Как будто бы российские компании не
должны конкурировать с их западными аналогами, проявляя мобильность,
побеждая в тендерах, демонстрируя свою прозрачность. Нет, все та же
история - «получения» или, говоря иначе, взяток, подкупа и опоры на
политическое лоббирование со стороны высшего руководства! Поразительно и
другое обстоятельство, подтверждающее кредо современного российского
бизнеса - «деньги не пахнут», - получить прибыль можно, даже продавая
уже устаревшее вооружение внутренне презираемым «цивилизованными»
россиянами «бедуинам».
Какова политика Запада в
Ливии? Бывший посол США в Ираке Кристофер Хилл пишет, что завершение
операции НАТО вызывает на Западе скорее чувство облегчения от того, что
все это кончилось, чем радость победы. Есть ли у Запада стратегия по
отношению к будущему Ливии или Арабского Мира. И можно ли вообще
говорить применительно к этой ситуации о Западе как об единой силе?
Многообразный
Запад в силу своего многообразия не обладает и не может обладать единой
стратегией (европейско-средиземноморское сотрудничество - продукт
политики только части государств Европейского Союза) ни в отношении
Ливии, ни в отношении всего арабского мира. Хилл прав. Испытываемое
европейцами или американцами «чувство облегчения» связано, конечно же, с
приходящими к своему завершению событиями, но вовсе не с «радостью от
победы».
Новое всегда вызывает слишком много опасений. Сегодня
никому не дано предугадать, как будут развиваться европейско-ливийские
или американо-ливийские отношения. Новый режим должен стабилизироваться,
прежде чем он станет полностью предсказуемым и понятным. Однако, в
любом случае, этот режим ни в коей мере не будет сателлитом Запада (в
широком смысле этого термина). Он будет отстаивать собственные интересы,
решать свои задачи и осуществлять те цели, которые он сам будет
ставить. А это - новые вызовы, которые сегодня могут вызывать опасения,
а, быть может, и страхи.
В прошлом интервью нашему
журналу вы говорили про «арабских разночинцев», ставших движущей силой
нового демократического движения. Занятно, что как раз перед началом
революций на арабском была издана книга Бориса Кагарлицкого «Восстание
среднего класса». Но радикализация образованных средних слоев сама по
себе еще не обозначает ясной политической перспективы. Отступление
авторитарных режимов лишь переносит борьбу в сферу открытого
соревнования программ, идей и партий. Какие силы сейчас формируются в
арабском мире, какая повестка дня складывается?
Да,
эта тема актуальна. Нигде в арабском мире (если говорить о тех странах
региона, где уже произошли или происходят революционные изменения)
нельзя говорить об оформившейся и ясной политической перспективе. Более
того, происходящее там «соревнование программ, идей и партий»
оборачивается, порой, жестким физическим противостоянием между их
сторонниками. Но совершенно очевидно то, что в региональном масштабе
происходит регенерация «арабской» национальной идеи, - процесс, обычно
квалифицируемый ныне как появление «неоарабизма». Его сторонники (как
светские, так и апеллирующие к исламской доктрине) ставят вопрос о
критическом переосмыслении багажа воззрений, принадлежавших, в
частности, Г.А. Насеру с его, как говорят эти люди, неудавшимся
экспериментом «национального социализма». Для них речь идет о том, что
религия должна занять «достойное» место в «свободном арабском обществе»,
что «национальное предпринимательство», а не «иностранные монополии»
должны стать становым хребтом экономического развития, что
государственный сектор будет дополнен «усилиями частного капитала».
Разумеется, сторонники «неоарабизма» ставят вопрос о государственной и
частнопредпринимательской поддержке социальных программ. Наконец, они
говорят о «подлинном нациестроительстве», определяемом формированием
«гражданского общества» и строительством «правового государства». При
этом «арабское будущее» видится им как результат изживания «внешнего
диктата», включая и необходимость «положить конец сионистской
экспансии». Остается лишь пристально наблюдать за эволюцией событий в
этом жизненно важном регионе мира.
Все горячие новости на nashmir.kz!
|
