Газета "Наш Мир" У революции кроме экономики, политики и социологии есть своя психология.
Откуда взялась вторая революция в Египте, почему месяцами не расходился Майдан в Киеве, зачем киргизы свергли второго президента за пять лет, почему никак не успокоится Тунис, какого рожна им всем надо? Мы пытаемся понять, чем после революции недовольны вчерашние революционеры, - ведь ненавистный режим пал, персонаж, из-за которого они вышли на улицы, отбыл. Почему же они кричат, что стало хуже, чем было, и снова готовы выйти на улицы и погибнуть. То братаются с военными и молятся на нового премьера, то теперь и его долой.
Может, волнуются за дальнейшую судьбу демократии, опасаются, чтоб временная власть не стала постоянной, разочарованы тем, как идет борьба с коррупцией, беспокоятся за экономический рост? В их противоречивых требованиях можно запутаться. Так им чего - демократии или шариата? Чтоб можно было говорить и показывать, что хочешь, или чтоб нельзя? Чтоб Украина была европейской страной, или для украинцев?
А надо посмотреть с другой стороны: они просто не хотят, чтобы революция закончилась, ведь это было самое яркое, лучшее, что случилось в их жизни. Они не хотят с этим расставаться и возвращаться в наполненные мелкими занятиям серые будни маленьких людей.
Остановись, мгновенье, скажи пароль и проходи, иди дальше своей дорогой. Г.К.Честертон предостерегал от попытки повторить подряд наслаждение утренней свежестью в саду. Бессмысленно выходить в сад два раза за утро, чтобы испытать одно и то же чувство. Неразумно даже выходить в него каждое утро: погода бывает разная. Да и вообще, попытка удержать подольше, навечно, насовсем прекрасное мгновенье кончится тем, что оно перестанет быть таким уж прекрасным, съежится и почернеет. Накрутило бигудей на голову, обложило лицо огурцами, обновило, наконец, на вате шлафрок и чепец. Но это хотя бы не опасно.
Настоящая опасность угрожает тем, кто пытается продлить прекрасное мгновение революции. А это случается сплошь и рядом. Именно этим чаще всего и занимаются революционные массы. В революции сложнее всего поставить точку. Спросите у украинцев, у грузин, у киргизов, вспомните, как в 1917 г. жителям России не хватило одной революции. Пришлось вылезать на октябрьский холод, чтоб догнаться.
А пойдешь и на холод. Вот только что мы были вершителями судеб страны и мира, мучениками, готовыми пойти на смерть, возбужденным, радостным, трагическим коллективом героев, отражали верблюжью кавалерию, вставляли цветы в дула танков, грелись у костров в заснеженных палатках, перед нами говорили первые люди нашей страны, которых мы обычно видим по телевизору, политики, звезды эстрады и телесериалов, да что там - нас самих показывали по телевизору с рейтингом выше, чему у «Пусть говорят». И мы говорили, говорили. А вокруг бегали люди с камерами - и свои и иностранные - подставляли микрофоны, а мы рассказывали. Про себя, про жену-детей, про маму-папу, бабушку-дедушку, про жизнь, про власть, про будущее страны, про врагов, про равенство и братство и, конечно, про любовь, про любовь, куда без нее.
Мелкие обыватели, лавочник, буржуа со своими жалкими копеечными интересами - те, которые испугались, не пошли на Майдан и на Тахрир - жалки были на нашем фоне, и были в наших руках. Боялись проявить свою мещанскую соглашательскую сущность. Да что лавочники, тираны мира трепетали.Чтоб на них не перекинулось. И что, теперь все? Вот так сразу? Так вот взять и разойтись? Домой ? К шлафроку и чепцу, к огурцам и бигудям? На кухню 6 кв м. с видом на свалку во дворе? К зануде-химичке сдавать зачет? К главной бухгалтерше, которая будет за какие-то остатки пилить? К тупому завотделом, к мегере-начальнице, к дуре училке, к ржавому станку? К сохе? Семечки есть на остановку в Житомир, в Аль-Хаддади, в Сиди-бузид, в Эль-Заказик, в Конотоп, в Глухов? Надобно же, чтобы человеку было куда пойти. А не у каждого и есть.
А где же всеобщее счастье, где волк рядом с ягненком? Где жизнь прекрасная, светлая, изящная? Где небо в алмазах? Где милосердие, которое наполнит собою весь мир? Где жизнь тихая, нежная сладкая, как ласка?
Нет уж, останемся здесь, никуда не разойдемся и будем ее ждать и добиваться вот прямо тут. А если она все не наступает, значит, нам кто-то мешает. Так убрать его. Изловить и повесить. И вот того, и этого тоже. И вот этого, в очках. И этот тоже, чего он такое говорит. И керосиновые лавки закрыть. И булочные, что они цены взвинтили, до революции ситный был по целковому за круг, а сейчас по два. Отобрать и раздать муку народу. Кто не отдаст, пожалеет. Не дадим украсть нашу победу.
«Палаточный городок был в центре революции, - рассказывала мне наш украинский обозреватель Катя Коберник. - Люди несли туда еду, носки, теплые вещи». Люди пришли протестовать на площадь и поняли, что надо оставаться, иначе ничего не выйдет. Но киевляне могли уходить ночевать и греться домой. А иногородние - нет. Они были главными героями, которые ночами мерзли за тех, кто уходил с Майдана вечером. Там было хорошо, как никогда и нигде, ни до, ни после. Народ дружил, пил, влюблялся. Даже женились там, на площади. Такие пары, которые сошлись на Майдане, потом еще долго показывали по телевизору. Так жители городка стали не только героями, но из звездами.
Но вот заявленная цель революции достигнута. Избирком пересчитал голоса, Верховный суд объявил третий тур. Для киевлян революция закончилась: все знали, что без фальсификаций победит Ющенко. Но палаточный городок остался, потому что во время революции политики говорили что-то вроде: «Вы не должны уходить, пока Ющенко не станет президентом». А они и не хотели уходить - куда? зачем? Город начинал жить своей жизнью, но на Майдане и на Крещатике стояли все менее нужные палатки со все менее нужными героями. Палатки мешали машинам. Центр стал грязнеть, приезжие, покинутые киевлянами, стали пить, хотя в лучшие дни революции этого вообще не было. Ющенко понимал, что Киев возмущается, просил их разойтись, но безрезультатно. Это немного смазало впечатления от революции и героев.
«Как разошлись, точно не помню, - вспоминает Катя, - но Крещатик очистили быстрее Майдана, потому что он все-таки проспект, а не пешеходная зона. Да и Майдан к инаугурации почистили. Была народная инаугурация Ющенко, праздник, на месте палаток поставили VIP-зону для почетных гостей».
Когда я приезжал в Киев во время «революционного евровидения» в апреле 2006 года, отдельный, уже бутафорский палаточный лагерь для бывших революционеров и тех гостей, которые хотели пожить «как герои Майдана», еще стоял на острове посреди Днепра. Им руководили некоторые из комиссаров, которые были организаторами на Майдане. Но и этот лагерь закрылся. Идея ставить палатки, впрочем, оживала по каждому частному протестному поводу, становясь пародией на саму себя.
На Украине кончилось тем, что страну возглавил тот самый человек, против которого была революция. Хотя нельзя сказать, что он управляет совсем той же страной, что до Майдана. В Восточной Европе 1989-90 гг. кончилось лучше. Хотя и там политическими призраками долго бродили множество ностальгирующих героев бархатных революций, которым не нашлось места в реальной политике. Как кончилось в Египте, Тунисе, Ливии мы пока не знаем. Но и там пока не случилось худшего. Худшее, это когда Майдан или Тахрир так и не может разойтись, выдвигает все новые и новые требования, и тогда появляется спрос на того, кто его разгонит. И такой человек обычно находится, и явно не из числа тех, кто готов наполнить милосердием весь мир.
Революцию трудно закончить не потому, что жизнь после нее не становится немедленно краше и сытнее. Большинство революционеров понимают умом, что это невозможно. А потому что им трудно, горько и тоскливо разойтись и снова превратиться в маленьких людей, в обывателей, трудно живущих своей частной, скромной, мало кому интересной жизнью. А ведь большинство людей при любом строе - и до революции, и после - ведут именно такую жизнь. И с этим ничего нельзя поделать. Впрочем, и такой может у них не быть, если они, жадные до великого, не захотят отпустить от себя в прошлое прекрасный миг революции.
|
