Профессор Рональд Инглхарт, создатель теории постматериализма и всемирного социологического фонда World Values Survey, с 1980–х годов вычисляет индекс счастья в десятках стран мира. В последнем рейтинге Россия занимает 89–е место из 98. Инглхарт в интервью Neva24 рассказал о том, что россиянам на самом деле нужно для счастья.

В конце 2010 года лаборатория Инглхарта, созданная в Петербурге в Высшей школе экономики, получила от российского правительства 150 млн рублей на социологические исследования в РФ.

После года работы в России вы уже можете объяснить феномен несчастливости россиян?

— В этом смысле Россия поставила в своем роде антирекорд. В большинстве стран на вопрос "насколько вы счастливы?" респонденты в основном отвечают "все хорошо" или "нормально". Были даже работы, объясняющие, почему люди обычно выбирают ответ выше среднего, повышают оценку своей жизни. А в России уже по результатам нашего первого опроса в 1981 году мы увидели, что люди находятся ниже по счастью, чем можно было бы предположить, основываясь на их экономическом положении. Каждое новое исследование (в 1990, 1995 и 1999 годах) показывало, что россияне все ниже опускаются по уровню счастья.

Этому существует много объяснений. Одно из них экономическое. Неудивительно, что богатые страны счастливее бедных. В 1990–е годы в России ВВП упал на 40?%. При этом уровень дохода россиян все равно оставался выше, чем в Нигерии и Пакистане, но по уровню счастья Россия упала ниже этих стран. Наверное, жизнь людей в России упала ниже их ожиданий, они претендовали на другое.

Но дело не только в экономике, поскольку Россия испытала кризис мировоззрения еще в брежневский период. Я думаю, нельзя понять послереволюционные годы и движение стахановцев без оглядки на то, что люди верили в эту систему. В послевоенные годы я был студентом и помню не очень приятное ощущение, что СССР развивался быстрее, чем наша страна. Во время развала Союза у россиян было ощущение, что страна падает в какую–то яму. Россия была не одинока в таком опыте: в Белоруссии, на Украине и в Болгарии происходили схожие процессы, но Россия была сердцевиной огромной державы.

Лишь в 2000–х уровень счастья в России начал расти. Цены на нефть на высоком уровне, экономический рост хорош для всех стран, но для России он имел определяющее значение. В данный момент мы проводим новое исследование, и я ожидаю, что Россия вернется по уровню счастья на то место, которое соответствует ее экономическому положению.

Получается, рост счастья в России во многом связан с ценами на нефть. Хрупкое счастье!

— Наверное, счастье в России было бы более стабильно, если бы меньше зависело от цены на нефть. Очевидно, что это не единственный фактор, но экономическое процветание — важный залог счастья.

У России есть еще особенности?

— Наше исследование проводится почти в 100 странах, и всегда получается, что люди старшего поколения чувствуют себя счастливее, чем молодежь. В России все наоборот. В России старики остаются по–прежнему несчастливыми, в то время как счастье молодых увеличивается. Старшие люди так и не смогли приспособиться к другой жизни. Дело не только в экономическом изменении — оно важно, но не объясняет всей картины. У пожилых людей осталось старое мировоззрение, и они не знают, как интерпретировать то, что происходит сегодня.

Другая особенность: в богатых странах общий вектор— секуляризация, падение роли религии в общественной жизни, в России происходит обратный процесс — она становится более религиозной. Здесь Россия не одинока. Китай также показывает вектор изменения в сторону религиозности. Даже больше, чем в исламских странах. Другое изменение в системе мировоззрения — повышение гордости за свою страну. Вообще, невозможно долго находится в состоянии отсутствия какой–то системы мировоззрения, нужно во что–то верить, поэтому рано или поздно такая система появляется. Поэтому национальная гордость, почти как религия, заполняет идеологический вакуум, который образовался после падения коммунизма. Когда–то была советская гордость, сегодня ее место занимает гордость за Россию: все–таки это по–прежнему самая большая страна. Это придает смысл существованию.

Еще одна трансформация, о которой можно говорить, — консьюмеризм. Когда я выхожу на Невский проспект, я вижу толпы людей, которые ходят по магазинам и таким образом пытаются стать счастливее

Вы упомянули, что для западного человека привычно преувеличивать свое счастье. Получается, счастье западного человека — чистой воды лицемерие?

— В каком–то смысле вы правы: здесь есть фактор вежливости. Поскольку в большинстве стран на вопрос "как дела?" отвечать "ужасно" — как–то невежливо. Однако мы делали опрос не только на Западе, но и по всему миру, и выяснили, что и в Бразилии, Нигерии, Канаде, Индонезии большинство респондентов отвечают положительно на вопрос о счастье. В 1981 году даже в России большинство русских отвечали положительно на вопрос о счастье.

В ваших исследованиях сказано, что индекс счастья перестает быстро расти после того, как уровень ВВП на человека превышает $?15 тыс. Какие такие потребности человек удовлетворяет на эти деньги?

— Основное то, что исчезает угроза голода. При переходе от уровня развивающихся стран, от уровня бедности, до уровня, скажем, Португалии происходит значительный скачок уровня счастья. При ВВП менее $15 тыс. (на человека) экономическое состояние человека во многом определяет уровень счастья: чем больше у тебя лично денег, тем ты счастливее. Но затем на счастье влияют другие факторы. И тут важную роль начинает играть свобода выбора. Также счастье в благополучных странах связано с толерантностью, отчасти оттого, что богатые люди более толерантны. Но и оттого, что богатство создает такую среду, в которой легче жить. Поэтому толерантность является не только следствием, но и причиной более высокого уровня счастья.

И, наконец, еще один важный фактор — социальная солидарность: когда нет очень большого разрыва между бедными и богатыми и у людей есть ощущение, что все они в каком–то смысле одинаковые граждане. Поэтому Дания всегда оказывается где–то на вершине рейтинга счастья, несмотря на то, что не является ни самой богатой, ни самой сильной страной в мире.

Скандинавы — лидеры в рейтинге счастья, но в то же время там высокий уровень самоубийств. Люди от счастья накладывают на себя руки?

— На самом деле это миф: самый высокий уровень самоубийств не в Скандинавии, а в бывших коммунистических странах. Интересно, что этот миф происходит из 1950–х годов, когда исследования проводились в ограниченном количестве стран. Среди этих стран в Швеции действительно был сравнительно высокий уровень самоубийств. Республиканская партия в США использовала эту статистику, чтобы доказать, что социальное государство, полусоциалистическая система, которая существует в Скандинавии, — плохая система. И это тот путь, которому не должны следовать американцы.

Во всем, как всегда, виновата антиамериканская пропаганда?

— Скажем так, это пропаганда республиканской партии. Говоря об этом, важно упомянуть, что многое определяется культурными обычаями страны. В некоторых культурах самоубийство является героической вещью, в некоторых — ужасным грехом. В Японии и в Корее мнение о самоубийствах достаточно положительное, с точки зрения культуры они являются оправданными, и в этих странах — высокий уровень самоубийств. В римско–католических странах самоубийство традиционно считается большим грехом, за который человек попадает в ад. Если итальянец совершает самоубийство, то его семья может представить это как несчастный случай. Иначе человека даже не похоронят на кладбище…

Действующий президент Медведев любит поговорить о модернизации. Вы — создатель теории модернизации. Вы и Медведев имеете в виду разные модернизации?

— В основе общественной модернизации — процессы экономических и технологических изменений, которые приводят к изменению ценностей. Если посмотреть на то, о чем говорит президент Медведев, то он озабочен именно экономическими и технологическими изменениями.

Насколько я могу судить, он кажется вполне искренним. Что касается изменения других сфер жизни, например толерантности и увеличения свободы выбора, то, видимо, они не являются центральными в его представлениях о модернизации. Эти аспекты, которые не учитываются российскими лидерами, отнюдь не являются поверхностными. Свобода выбора и толерантность важны для того, чтобы перейти от индустриальной фазы модернизации, которую Россия уже освоила, к следующей фазе — становлению общества знания. К обществу, которое готово к творчеству и инновациям.

Я читал, что для экономики знаний характерны не только тяга к самовыражению, но и привычка делать нечто бескорыстно. Но на Западе есть огромная прослойка людей, которые живут на пособия, и им не нужно никакое самовыражение.

— Отчасти такая проблема в американском обществе действительно существует. С другой стороны, я считаю, что общество знаний вполне реально. Если посмотреть на структуру занятости населения, то в США большинство работодателей уже находятся в этом секторе знаний. Основными поставщиками экономического роста являются такие компании, как "Гугл" и "Майкрософт", компании, которые занимаются генной инженерией, и т.?д. Общество знаний является вполне реальным. Я не думаю, что мы живем утопией. С одной стороны, у людей есть возможность творить, с другой стороны, мы должны обеспечивать приличный уровень для тех, кому недостает образования.

В итоге общество знания приведет к появлению нового человека, который всем обеспечен и готов бескорыстно делать хорошие дела. Но Маркс тоже считал, что при коммунизме по­явятся новые люди.

— Картина, которую вы нарисовали, очень похожа на то, что говорил Маркс, но это не та картина, которая у меня в голове. Было бы наивно предположить, что появится какой–то новый советский американский человек, который будет движим исключительно альтруистическими интересами. Но по мере развития общества узкая зацикленность на деньгах становится менее важной. Например, люди, работающие в Силиконовой долине, очень хорошо зарабатывают. Для того чтобы привлечь в компанию специалиста высокого уровня, уже недостаточно просто предложить ему много денег, нужно предложить интересный и престижный проект на острие развития. Думаю, именно так нужно понимать мотивацию таких людей, как Стив Джобс или Сергей Брин.

Вы как–то упоминали о двух сценариях развития мира. Один был связан с тем, что уровень безопасности на планете будет расти, другой — падать. О втором вы не сказали ничего. Но разве не он сейчас осуществляется?

— В краткосрочной перспективе возможно все что угодно, в том числе война на всей Земле. Поскольку люди способны физически уничтожить все что угодно. Но я думаю, что мы все–таки не уничтожим друг друга. Хотя и не могу этого гарантировать. Мы видим, что в западных странах происходят сложные и подчас мрачные процессы, сегодня наблюдается наихудшая рецессия со времен Великой депрессии. С другой стороны, Азия уже 30 лет растет очень быстро, это приводит к огромным изменениям, в том числе для западных стран.

В целом я ожидаю, что мир будет развиваться по наилучшему сценарию, а не по наихудшему. Первый сценарий более вероятен, поскольку развивающиеся страны увеличивают свой экономический уровень, люди там становятся богаче и счастливее. По данным исследований, которые мы ведем уже три десятилетия, я могу точно сказать, что люди, которые чувствуют себя защищенными, в том числе и экономически, менее склонны к насилию и менее злы к окружающим. После 1945 года между богатыми и развитыми странами не было ни одной большой войны. Война становится менее вероятной, потому что она становится менее выгодной. Когда–то война была очень выгодным делом: ты покорял страны, захватывал ресурсы и т.?д. В наше время существуют гораздо более безопасные способы обогащения.

То, что в счастливых западных странах люди все меньше уделяют внимания религии, означает, что счастье и религиозность несовместимы?

— Нет, как раз наоборот. Хотя, с одной стороны, богатые страны действи­тельно становятся все менее религиозными, но в то же время религиозные люди счастливее. Людям нужная какая–то система мировоззрения. Если люди думают, что жизнь бессмысленна, это не очень способствует счастью, религия же для многих дает ответ на этот вопрос о смысле жизни.

В итоге мы имеем парадоксальную ситуацию: наиболее счастливые люди живут в достаточно религиозных латино­американских странах и Скандинавии, где религия играет очень маленькую роль. Там еженедельно церковь посещают лишь около 5?–?6?% населения, но при этом протестантская традиция оставила свой культурный отпечаток, связанный с социальным оптимизмом.

России пока сложно конкурировать со Скандинавией...

— США тоже есть чему поучиться у Скандинавских стран. Перед тем как я поехал в Россию, мне рассказывали всякие страшные истории про то, как здесь избивают иностранцев. И я думал, как сделать так, чтобы меньше всего напоминать иностранца. Однако все не так плохо: сегодня я отдал за воду 500 рублей вместо 100, и человек вернул мне деньги.