1. Геополитические центры исламского мира

В течение последних двух десятилетий в мире идет сложный процесс возрастания веса и роли мусульманских государств. Неоднозначность этого явления просматривается как в экономической, так и в политической сферах. Одни мусульманские государства заняли важнейшее место в мировой экономике благодаря гигантским запасам углеводородов, поставляемых в развитые страны. Для стран—экспортеров нефти характерен высокий уровень жизни населения. Напомним, что национальный доход на душу населения Катара превысил аналогичный показатель США. Другие государства, не входя в число ведущих поставщиков энергоресурсов, добились высоких показателей в экономическом развитии. Таким примером может служить Турция.

Между странами исламского мира существуют глубочайшие различия в политических системах, политической культуре, в значимости роли религии в обществе, в правовых нормах и институтах (от господства шариата до господства либеральных норм западного образца). Межгосударственные противоречия, соперничество, нерешенность ряда межгосударственных проблем выплескиваются во вспыхивающие время от времени между исламскими государствами конфликты. Чрезвычайное многообразие этнических групп, населяющих мусульманские страны, предопределяет их соперничество и несовпадение интересов между ними.

Различны те роли, которые играют разные мусульманские государства в системе международного разделения труда, их место в процессе глобализации и те плоды, которые она им приносит. Глубокие структурные диспропорции мусульманского мира дополняют картину его пестрой разнородности. Тем не менее, в мире наблюдается тенденция обозначать исламский мир как единый, коллективный субъект международных отношений. Насколько правомерна такая постановка вопроса?

Исламский мир на геополитической карте современности выглядит одним из самых неспокойных и динамичных регионов планеты. Ислам — вторая по численности последователей мировая религия, приверженцы которой составляют большинство населения в 48 странах мира, или пятую часть жителей планеты (1,3 млрд. человек). Так называемый «мусульманский Восток» включает в себя не только арабские государства Ближнего Востока и Персидского залива — древние центры мусульманской культуры, — но также Афганистан, Иран, Пакистан и Турцию, в которых роль ислама как фактора общественной жизни очень велика. Таким образом, около половины народов, исповедующих ислам, живет в Южной и Юго-Восточной Азии, менее 20% мусульман — арабы.

Другой крупный ареал распространения ислама — «мусульманский Север», включающий мусульманские страны постсоветского пространства на Кавказе и в Центральной Азии, а также мусульманские регионы России (по разным данным, от 12 до 20 млн. человек). Российские исследователи отмечают, что «мусульманский Север» значительно отличается от Востока, поскольку исламские традиции здесь были значительно подорваны в прошлом веке атеистическим советским режимом, поэтому трудно говорить об исламе как факторе наднациональной идентичности — значительно большую роль здесь играют клановые отношения.

Быстрому росту исламского мира способствует демографический фактор: если в 1980 г. численность мусульман в мире составляла 18% всего населения земного шара, то в 2000 г. — 23%, по прогнозам к 2025 г. она составит уже 31%, т.е. впервые превзойдет по численности христианское население планеты.

Численность мусульманской общины Европы (без стран СНГ) быстро увеличивается. За последнее десятилетие число мусульман в европейских странах удвоилось, достигнув 23 млн., что составляет примерно 5% всей численности населения (для сравнения: в 1950 году в европейских государствах проживало не более 800 тыс. мусульман). В настоящее время наибольшее число мусульман проживает во Франции (6 из 62 млн.), за ней идут Германия (3 из 82 млн.), Британия (1,5 из 60 млн.), Италия (около 1 из 58 млн.), Испания (около 1 из 40 млн.). Предполагается, что число мусульман в Европе удвоится к 2025 году, а в 2050-м, по примерным расчетам, достигнет 20% населения. А если добавить население Турции (в настоящее время около 70 млн. человек), которая к тому времени, вероятно, станет членом Евросоюза, мусульманское население Европы будет значительно больше.

С учетом турецкого фактора в обозримой перспективе большинство населения Европы составят мусульмане. Эти расчеты не принимают во внимание некоторые другие обстоятельства, которые могут повлиять на ситуацию, изменив ее как в одну, так и в другую сторону. Это, в частности, (1) динамика прироста (или убывания) немусульманского населения Европы, (2) аналогичная динамика в отношении мусульманского населения, (3) уровень иммиграции новых групп мусульманского населения, (4) возможная иммиграция немусульманского населения (к примеру украинцев), (5) динамика изменения численности населения Турции, (6) возможный отъезд части гастарбайтеров на родину, (7) возможный переход из одного вероисповедания в другое и т.п.

Кроме того, неизвестно, в каком направлении пойдет процесс интеграции мусульманского населения в европейское общество и какой к середине XXI века будет роль религиозных маркеров идентичности, учитывая продолжающийся процесс секуляризации. Нельзя не учитывать и то, что в нынешней Европе существует несколько моделей взаимодействия с иммигрантами: модель ассимиляции (Франция), модель мульти-культурализма (Великобритания) и нечто среднее между ними (Германия). В последнем случае иммигранты рассматриваются как временные гости, приехавшие в страну поработать, с тем чтобы в дальнейшем вернуться на родину, и в результате даже представители второго и третьего поколений иммигрантов зачастую не могут получить немецкое гражданство. Не ясно, какая модель восторжествует в будущем объединенном Евросоюзе. Возможно, еще раньше, чем в зарубежной Европе, мусульмане составят большинство населения на постсоветском пространстве.

Парадоксально, что бунты во Франции октября—ноября 2005 года, в которых молодежь из стран Северной Африки была главной движущей силой, не были интерпретированы в исламском мире как выступления «обиженных мусульман» против западного общества. Этого не произошло, несмотря на то, что дискриминация этой части населения явилась одной из основных причин, породивших эти бунты. И дело совсем не в том, что в них участвовала не только арабо-мусульманская молодежь, но и выходцы из стран Африки южнее Сахары. В этих событиях исламский фактор не играл самостоятельной мобилизующей роли, и этот чисто социальный протест не получил религиозного «обрамления». Нельзя отрицать и важного позитивного значения сдержанности и корректности французских властей, которые сделали все, чтобы не допустить идентификации погромщиков с мусульманами и исламом.

На этом фоне резким диссонансом выглядело столкновение западного и мусульманского миров из-за такого, казалось бы, не потрясавшего основы их взаимоотношений повода, как публикация в сентябре 2005 года в датской газете «Джайлландс постен» карикатур с изображением Пророка Мухаммада. Бурю возмущения вызвал не столько сам факт публикации, сколько упорство, с которым датские власти отстаивали право печатного органа на свободу слова, подразумевающую право на публикацию подобных материалов, и еще в большей степени перепечатка этих карикатур печатными изданиями других стран. В результате разгоревшегося конфликта была озвучена конфликтная пара: свобода слова versus уважение религиозных ценностей. Однако «карикатурная война» еще не дает повода говорить о существовании непреодолимого цивилизационного разлома, который будет вечно порождать конфликтность. С течением времени и Запад, и ислам, и весь мир с его системой международных отношений будут динамично меняться, и мы вряд можем точно предсказать как именно.

2. Вопрос о «субъектности» ислама в международной политике

Можно вычленить три основных подхода к «субъектности» ислама в современной системе международных отношений.

В рамках первого исламский мир рассматривается в качестве единого коллективного субъекта, что предполагает существование одного не менее крупного или нескольких контр-акторов. В этой связи возникает вопрос о том, что подразумевается под «исламским миром». В данном контексте исламский мир включает в себя:

— страны с мусульманским большинством, позиционирующие себя как исламские (есть отдельные случаи, когда та или иная страна, формально входя в Организацию исламской конференции (ОИК), избегает такого позиционирования, предпочитая выглядеть европейским государством, как Албания, или евразийским, как Казахстан);

— страны со значительным мусульманским населением;

— транснациональные объединения исламских государств (ОИК Лига исламского мира, Лига арабских государств и др.), национальные мусульманские организации (светские и религиозные)| и общины.

В качестве основного контр-актора обычно выступает Запад, хотя две составные части этой антиномии, казалось бы, образованы на основе разных критериев, и вместо Запада следовало бы говорить о христианском или иудео-христианском мире. На самом Западе имеются многочисленные мусульманские общины, роль которых в общественно-политической жизни постоянно возрастает. Тем не менее, антитеза «Запад — исламский мир» становится все более привычной, выступая в качестве объекта научных исследований и темы множества международных и национальных проектов.

Сами исламские игроки склонны придерживаться данного подхода. Исходя из этих положений, некоторые из них рассматривали военные акции против талибского Афганистана (2001-2002) или Саддамовского Ирака (2003) как акты агрессии против исламского мира. Таким образом, в данной ситуации первый подход используется в качестве инструмента мобилизации.

В рамках второго подхода в качестве самостоятельных акторов выступают вышеназванные государства и транснациональные структуры. Это позволяет объяснить различия в их позициях, не исключающие и того, что в определенных ситуациях все они могут вместе выступать в качестве контр-актора по отношению к Западу. Однако классификация «исламских акторов» может быть столь дробной, что в конечном счете вообще нельзя будет говорить о сколько-либо значимой их роли в международной политике. Наверное, такой вывод был бы преждевременным, но уже отмеченное наличие глубоких противоречий в исламском мире, безусловно, является чрезвычайно важным фактором.

Достаточно вспомнить, что после Второй мировой войны между исламскими государствами неоднократно вспыхивали кровопролитные войны (одна ирако-иранская война 1980—1988 годов унесла более миллиона человеческих жизней), в то время как на Западе случаев межгосударственных конфликтов с применением военной силы (да и то в ограниченном масштабе) было всего два: война из-за Фолклендских островов (1982) и бомбардировки странами НАТО Югославии (1999).

Отношения между шиитами и суннитами в последнее время все более приобретают характер конфликтных, что усугубляется политикой США по реализации «шиитского проекта» в Ираке и подавлению антизападных шиитских политических сил в треугольнике Иран—Сирия—Ливан.

В рамках третьего подхода о роли ислама говорится вне привязки к государственным или негосударственным акторам, поскольку они в своей деятельности руководствуются в основном целями и задачами, имеющими мало общего с религиозными. Кроме того, все они в возрастающей степени становятся частями глобализирующегося мирового сообщества, в котором сегодня пока Запад определяет основные правила игры. Здесь ислам выступает именно как религия, как «цивилизация».

Территориальность и детерриториальность ислама. В пользу глобальной роли ислама как игрока свидетельствует еще одно обстоятельство. Заметим, что хиджра (араб, переселение) мусульман на Запад, по мнению многих исламских интеллектуалов и политиков, не просто поиск лучших экономических возможностей. Это — формирование новой псевдоуммы с характерной для нее особой идентичностью. Известный французский исламовед Оливье Руа считает этот процесс проявлением детерриториализации ислама. По его мнению, «новая община может быть чисто идеальной (не имеющей других связей помимо веры), может основываться на традиционных групповых связях (сохраняя эндогамные отношения с семьями, остающимися в стране происхождения), но она всегда действует как реконструкция».

Парадоксально, что новые мухаджиры (добровольно или вынужденно переселившиеся) зачастую приходят к выводу, что они могут свободнее исповедовать ислам в не-мусульманской стране, в которую они перебрались жить, чем на своей родине, поскольку царящие там поряди и нравы не представляются чисто исламскими. Некоторые мусульманские исследователи (например, Тарик Рамадан) даже считает, что на Западе мусульманин имеет больше возможностей жить соответствии со своей религией, чем в большинстве, если не во всех мусульманских странах.

Наиболее яркое подтверждение концепции детерриториализованного ислама Руа находит в парадоксально перекликающихся с мыслями Рамадана высказываниях лидера противоположной, консервативной части исламской общины Европы — радикала Абу Хамзы, много лет прожившего в Лондоне, а в настоящее время отбывающего срок в британской тюрьме: «Я говорю [мусульманам Запада], что им нужно идти в мусульманскую среду, а не в мусульманскую страну, поскольку в наших странах [откуда мы родом] мы имеем мусульман, но не имеем исламского государства... Я советую мусульманам покинуть эти общества... Мне приходится быть Моисеем в доме Фараона».

Проявлением транснационального акторства стали и неосуфийские братства, которые создали себе в странах диаспоры базы поддержки. К примеру, в США действует братство накшбандийской ориентации под названием хакканийя. Оно было основано в 1973 году на Кипре турецким шейхом Назимом Хаккани, а сегодня его возглавляет его зять — шейх Хишам Каббани, выпускник химического факультета Американского университета в Бейруте. Каббани активно поддерживается властями США как лидер умеренного толка, он занимает должность председателя Высшего исламского совета Америки. Несколько лет назад он посещал центральноазиатские государства, в том числе и Узбекистан, но его попытка использовать эту поездку для установления там влияния своего ордена встретила сопротивление местных исламских кругов.

Из Ливана в Европу переместилось восходящее своими корнями к рифаийя братство ахбаш, или Общество исламских благотворительных проектов, основанное шейхом Абдаллой аль-Абдари и поддерживаемое Сирией, а также известное своей непримиримой враждебностью к сторонникам политического ислама, особенно «Братьям-мусульманам».

3. Военные конфликты: борьба за нефтяные скважины

Исламский мир обладает колоссальными запасами нефти и газа, здесь происходит интенсивное движение мировых капиталов — во многом благодаря тому, что через этот регион проходят основные воздушные и сухопутные коммуникации, связывающие Европу с Азией. Все это делает мусульманский мир важным геополитическим центром. Однако из-за своей разнородности и многообразия мусульманский мир не стал единым центром силы, хотя в сфере внешней политики многие мусульманские государства пытаются активизировать религиозные мотивы, закрепить за «блоком» единоверцев особую политическую нишу на международной арене.

Стержнем исламского мира выступает Ближний и Средний Восток, где сосредоточены огромные запасы нефти и газа, позволяющие процветать таким государствам, как Кувейт, Объединенные Арабские Эмираты, Катар, Саудовская Аравия. Однако при этом нельзя забывать, что в других странах миллионы мусульман живут в состоянии крайней нищеты. Не секрет, что ОПЕК, в которой ведущую роль играют арабские государства, в значительной степени контролирует сегодня мировой рынок нефти, но даже самые богатые страны региона отстают от индустриально развитых государств Запада. Аналитики ООН подсчитали, что совокупный ВВП 22 арабских нефтяных стран не превышает ВВП Испании, при этом 40% арабов неграмотны и только 1,6% из них имеют доступ к Интернету.

Именно с нефтью связаны многие конфликты и войны на Ближнем и Среднем Востоке: ирано-иракская война, кувейтско-иракский кризис, войны в Персидском заливе, оккупация Ирака и т.д. Регион Персидского залива сегодня находится в центре внимания западной геополитики, которая стремится контролировать его нефтяные ресурсы, в том числе и путем военных действий (операция «Буря в пустыне» против Ирака (2003) и последующая американская оккупация этой страны). Соединенные Штаты не скрывают, что хотят контролировать ситуацию на Ближнем Востоке: ВМС США присутствуют в Персидском заливе, американское правительство финансирует 75-миллионную программу распространения демократии, которая предусматривает смену режима в Тегеране под предлогом борьбы с иранской ядерной программой.

Обратной стороной западной геополитики стал ярко выраженный антиамериканизм большинства стран этого региона. Широко распространено мнение о том, что между исламом и Западом в конце прошлого века началась «меж-цивилизационная война», причем обе стороны признают затянувшуюся конфронтацию именно войной. Американские официальные лица постоянно упоминают о мусульманских государствах как об «изгоях», «отверженных» и «преступных» странах (rogue states — букв, «государства-негодяи»). Печально известная «ось зла» (Axis of evil) включает пять мусульманских государств: Иран, Ирак, Сирию, Ливию, Судан. В обыденном сознании западных людей бытуют устойчивые стереотипы, касающиеся исламского мира, — он вызывает страх и недоверие как мир, полный террористов и фанатиков. На экранах телевизоров в качестве олицетворения зла часто показывают Усаму бен Ладена, в чьей внешности угадывается символическое указание на то, что ислам, арабы и терроризм неотделимы друг от друга. Западные СМИ традиционно делают ответственными за тер­рористические акты «мусульманских экстремистов».

Со своей стороны мусульмане считают Запад ответственным за колониальное порабощение и унижение исламского мира. Антитеррористические операции в Афганистане и Ираке были восприняты как война против ислама: Западная коалиция в Афганистане и Ираке напомнила арабам о временах крестовых походов и колониальных завоеваний. Все это обостряет религиозные чувства, поскольку Багдад — символ былой славы арабского мира, а в Саудовской Аравии находятся самые почитаемые мусульманские святыни.

Не только западные геополитики, но и мусульманские лидеры рассматривают столкновение Вашингтона с Ираном по поводу его ядерной программы как противостояние Севера и Юга. При этом для исламского мира очевидно, что Иран стремится в ядерному оружию, чтобы обезопасить себя перед лицом западной экспансии. Многим в исламских странах импонирует, что президент Исламской Республики Иран Махмуд Ахмадинежад и его сторонники видят в Америке «большого Сатану», источник культурного разложения, хищную капиталистическую державу, эксплуатирующую ресурсы более бедных стран. Наблюдатели отмечают, что на Арабском Востоке, в Персидском заливе и других частях исламского мира диктаторские замашки Ахмадинежада редко вызывают осуждение, хотя и ставят много вопросов. Несмотря на то, что Иран часто изображают на Западе как религиозную диктатуру, в этой стране действует неординарная и достаточно гибкая система управления, базирующаяся на исторически сложившемся балансе сил власти и оппозиции, что сделало возможным очередную победу Ахмадинежада на выборах 2009 г. Сопровождавшие выборы массовые выступления против властей — явление для Ирана обычное. Подавление гражданских свобод и прав человека воспринимаются в мусульманском мире иначе, чем в Европе и Северной Америке: и восточная «улица», и большинство правителей развивающихся стран не видят в этом особого греха.

Даже западные аналитики вынуждены констатировать, что ввиду широко распространенных антиамериканских настроений, местным правительствам все труднее сотрудничать с Вашингтоном или допускать его войска на свою территорию. США, возможно, и могли бы содержать контингент военно-морских сил и небольшие военные базы в таких странах — надежных союзниках, как Кувейт, однако о значительном присутствии Америки в регионе говорить не приходится. Она слишком непопулярна в народе и чересчур непоследовательна в глазах элит. Сегодня многие страны Персидского залива больше доверяют иранским мотивировкам, чем дестабилизирующим планам Вашингтона. И чем сильнее становится Иран, тем больше местные правители будут стремиться завоевать его расположение, а не враждебное отношение.

Все это не может не беспокоить американских геополитиков. Так, Збигнев Бжезинский призывает западных аналитиков пересмотреть многие стереотипы в отношении исламского мира. Его призыв косвенным образом обращен в первую очередь к Сэмюэлю Хантингтону, который в своей концепции «столкновения цивилизаций» отвел исламу роль главного врага западного мира. После взрывов 11 сентября 2001 г. в Вашингтоне и ряда крупных террористических актов в столицах западных стран, дальнейшее нагнетание антиисламской истерии чревато такой эскалацией взаимной ненависти, которая может перевести квазивойну в открытое военное столкновение. Бжезинский призывает изменить политическую линию: «Америка нуждается сейчас в политически тонком экуменизме[1], который позволил бы не только преодолеть антизападные настроения в мусульманском мире, но и избавиться от свойственных американскому общественному мнению стереотипов, мешающих США проводить гибкую политику обеспечения национальной безопасности».

Действительно, сегодня все обиды и претензии арабского мира вылились в национально-религиозный протест, соединились в новой интернациональной идее арабских идеалистов — «мировой исламской революции» и «мировой арабской империи», которые направлены, прежде всего, против Запада. Однако большинство российских востоковедов уверено в том, что весьма трудно ожидать сплочения мусульманского мира на антизападной платформе. Как и прежде, за фасадом заявлений об «исламской солидарности» или «арабском единстве» скрываются серьезные внутренние споры и разногласия. С этой точки зрения само понятие «мусульманский мир» выглядит во многом политической абстракцией.