Человеческий разум не имеет специального религиозного отдела. Религия — побочный продукт различных когнитивных систем, которые развились по другим причинам.

Исследования когнитивных основ религии дали целый ряд любопытных результатов, которые в журнале NewScientist попытался обобщить Роберт Макколи, директор Центра разума, мозга и культуры при Университете Эмори (США) и автор новой книги «Почему религия естественна, а наука нет».

С раннего возраста люди сталкиваются с фундаментальными проблемами, которые необходимо решить просто для того, чтобы можно было жить дальше. К ним относится различие между обыкновенными неодушевленными предметами и субъектами действия. Первые мы принимаем как они есть, а во вторые всматриваемся: учимся распознавать лица, анализировать речь и видеть детали, по которым можно судить об истинных намерениях человека. Этой системой дети овладевают к 6–7 годам.

Подобные когнитивные системы возникают естественным образом, без каких-то особых усилий со стороны ребёнка — в ходе нормального когнитивного развития. Культура (язык, образование) может оказать воздействие на формирование таких систем, но они появляются у любого без нужды в специальном обучении.

Зрелые естественные системы (maturationally natural systems) были названы психологом Даниэлем Канеманом, лауреатом Нобелевской премии, быстрыми: они работают автоматически, без усилий. В связи с этим они очень восприимчивы к ложным срабатываниям. Например, система для обнаружения человеческих форм заставляет нас видеть лица в облаках, а деятельность «устройства обнаружения субъекта» приводит к тому, что мы разговариваем с компьютерами и автомобилями.

Эти быстрые автоматизированные системы также делают людей восприимчивыми к религии. Люди готовы проглотить и переварить религиозные истории точно так же, как лягушка хватает шарик от подшипника, принимая его за муху.

Успешные религии имеют большой опыт манипулирования этой нашей особенностью. Сверхъестественные существа принимаются нами за субъекты действия. Священные пространства и объекты предназначены для того, чтобы отделить сакральное от профанного (то есть, по сути, субъект действия — от обыкновенного неодушевлённого предмета).

Подобные элементы повторяются в религиозных системах на протяжении всей человеческой истории. Время от времени всплывают новые религии, но они основаны на тех же ингредиентах. Миф, ритуал, священные места, вера в сверхъестественные субъекты и т. д. — всё это неотъемлемые элементы народной религии. Сверх этого накладываются так называемые медленные, по выражению Канемана, формы мышления. Речь идёт о теологии — сознательных размышлениях о смысле и истинности религиозных постулатов. Богословы пытаются придать интеллектуальный смысл загадочным элементам народной религии. Иногда в дискуссиях рождаются абстрактные формулировки, которым религиозные и политические власти придают доктринальный статус.

В отличие от народной религии, теология допускает абстрактные и радикально нелогичные заявления, которые чрезвычайно сложно понять. Например, Бог един в трёх лицах. Или Святой Дух есть бестелесная сущность, присутствующая одновременно повсюду. А, скажем, рассказ о непорочном зачатии Иисуса — типичный элемент народной религии: речь идёт о бытовых вещах, но с элементом необъяснимого чуда. И этот рассказ принимается народной религией как есть, без дополнительных абстрактных умствований. В результате религиозным лидерам приходится прилагать усилия, чтобы простой народ смог запомнить кажущиеся ему лишними богословские постулаты. Отсюда необходимость в воскресных школах и инквизиции.

Это тяжёлый труд, потому что постоянно вмешиваются психические системы, которые лежат в основе народной религии. В итоге подавляющее большинство прихожан верят в какие-то свои вещи — не те, что им внушают с амвонов. Многочисленные эксперименты показали, что на словах люди могут признавать теологическую доктрину, но в глубине души — незаметно от себя — отдают предпочтение народной религии. Например, Бог для них — своеобразный Супермен, в нужное время приходящий на помощь, а вовсе не всеведущий, вездесущий и всемогущий правитель Вселенной.

Это говорит о том, что наука не представляет никакой угрозы для религии — вопреки страхам верующих и надеждам воинствующих атеистов.

Во-первых, оба лагеря недооценивают силу и распространённость естественных когнитивных систем. Религиозные идеи и практики возникают спонтанно и неизбежно. Они выглядят так, будто порождены здравым смыслом — в отличие и от науки, и от богословия.

Во-вторых, они недооценивают силу богословия, ведь оно основано на словоблудии и способно удобным образом объяснить абсолютно всё, до чего докопается наука. Ни Коперник, ни Галилей, ни Дарвин не смогли поколебать религиозную картину мира. Теологам понадобилось некоторое время на поиск формулировок, после чего всё устаканилось.

Третий момент состоит в том, что и верующие, и атеисты недооценивают, насколько трудно заниматься наукой. Это намного более сложная вещь, чем теология. Наука обладает порой совершенно «эзотерическими» интересами, её выводы иногда выглядят нелогично и формулируются предельно малопонятным образом. К тому же наука — это обширная, сложная и дорогостоящая социальная организация труда и передачи знаний, которая из-за всего этого чрезвычайно хрупка — по сравнению с религией.