Смех – это серьезно, говорят ученые. В каждом обществе есть своя "смеховая культура", свои традиции, привычки и условности: над чем смеяться, как, по какому поводу и для чего. Все эти карнавалы, "дни дураков" и прочее – они не только позволяют людям отдохнуть и развлечься, они дают им возможность выйти за пределы привычных стереотипов, взглянуть на вещи по-новому и со стороны, что-то переоценить и понять глубже.
Да, но причем тут Библия! Это же в высшей степени серьезная книга, ничего такого в ней и быть не может... Вот, в Евангелии ясно сказано: кто назовет своего брата безумцем, "подлежит геенне огненной" (Мф 5:22). Получается, дети, когда ругаются друг на друга словом "дурак", заслуживают вечной погибели? Но в том же Новом Завете мы встречаем удивительные слова: "Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых" (1 Кор 1:27). И в оригинале стоит одно и то же слово, греческое морос, хотя Синодальный перевод находит для него разные эквиваленты: "безумный" и "немудрый". Обзываться, конечно, нехорошо – но как это может быть, чтобы одно и то же слово приводило людей в геенну и было избранно Богом?
Попробуем разобраться. В книге Притчей (26:4-5) даны подряд два совершенно противоположных совета: "Не отвечай глупому по глупости его, чтобы и тебе не сделаться подобным ему; но отвечай глупому по глупости его, чтобы он не стал мудрецом в глазах своих". Как можно это понять? Видимо, есть разные ситуации и поступать надо в соответствии с ними: не надо уподобляться дуракам, но... и говорить с ними всерьез тоже совсем не обязательно.
И если мы посмотрим на текст Библии внимательно, мы обнаружим в ней немало примеров разного рода "безумия" и просто насмешек, от доброй и мягкой шутки до язвительного сарказма. Другое дело, что смех – вещь очень специфическая, потому так трудно бывает переводить игру слов или объяснить иностранцу, что смешного мы видим в той или иной ситуации. Сходу понятными бывают разве что сцены вроде той, которую разыграл Давид, спасавшийся от Саула, перед филистимлянами, когда разыграл сумасшествие: "изменил лице свое пред ними, и притворился безумным в их глазах, и чертил на дверях, и пускал слюну по бороде своей" (1 Цар 21:13-14). Это шутовство, но это совсем не смешно.
Такое безумное поведение было и в пророческом "арсенале". В чем-то это походило на более близкое нашим временам юродству... Вот Иезекииль по велению свыше рисует на кирпиче город, устраивает против него настоящую осаду, а сам в это время ест по горсти зерна и по нескольку глотков воды в день – и это на глазах у всего города! Это, конечно, предсказание, что ждет Иерусалим, если он не покается, но вместо того, чтобы повторять слова, которые уже давно никто не слушает, пророк наглядно показывает людям их ближайшее будущее.
Но могли пророки пользоваться и словами. В 22-й главе 3-й книги Царств рассказывается, как два царя, Израильский и Иудейский, собирались воевать. Не было недостатка в пророчествах, которые предсказывали победоносное возвращение... Но все-таки это было не то: очевидно, цари прекрасно понимали, что штатные придворные пророки и не могли сказать ничего иного. И тогда послали за пророком Михеем, который вообще-то при дворе был лишним, поскольку славился своей принципиальностью. Михея привели, проинструктировав по дороге, чтобы он не огорчал правителей. И когда он пришел, "царь сказал ему: Михей! идти ли нам войною на Рамоф Галаадский, или нет? И сказал тот ему: иди, будет успех, Господь предаст его в руку царя. И сказал ему царь: еще и еще заклинаю тебя, чтобы ты не говорил мне ничего, кроме истины во имя Господа".
Почему царь так ответил? Письменный текст не передает интонации, жестов, позы, но кажется очевидным, что Михей просто передразнивал придворных пророков, и все вокруг это поняли. И когда он услышал, что цари на самом деле хотят знать правду, он ее и сказал: "я вижу всех Израильтян, рассеянных по горам, как овец, у которых нет пастыря". Так оно в конце концов и получилось. Но почему Михей не мог произнести такое пророчество с самого начала? Видимо, его бы не стали слушать, если бы он не "нарушил привычный сценарий". Вы хотите получить благоприятный прогноз? Да пожалуйста, трудно мне, что ли, повторить за этими болтунами... Ах, вы хотите знать правду? Тогда совсем другое дело, но тогда уж слушайте и не обижайтесь на то, что скажу.
Только для нас всё это как-то не смешно... Есть ли в Библии над чем посмеяться? Безусловно, есть! К сожалению, наш Синодальный перевод такие вещи обычно сглаживает, делает их более пристойными, но в оригинале есть место шутке и даже острой сатире. Вот что говорит одна из самых серьезных и мудрых книг, Притчи Соломоновы (23:29-35):
У кого это охи да вздохи?
У кого это ссоры да жалобы?
У кого синяки невесть откуда?
У кого муть в глазах?
У тех, кто засиживается за вином,
все выискивает вина пряные.
Не гляди на вино, как оно алеет,
как в чаше играет,
да как пьется легко;
потом ведь укусит, как змея,
ужалит, как гадюка;
засмотришься тогда на чужих женщин,
и придут на ум превратные мысли;
словно ты улегся среди моря,
на верхушке мачты улегся.
"Били меня, – скажешь, – а мне нипочем,
колотили – а я и не чувствовал;
а уж как просплюсь,
так примусь за старое".
Эти строки я привел в новом переводе, в котором и сам участвовал, и он ничуть не преувеличивает комедийность оригинала. Вот как звучит первая строка на древнееврейском: леми ой леми авой, буквально "у кого ой, у кого авой" – это звукоподражательные слова. Сказать "пьянствовать вредно", конечно, можно, но это никого не убедит – и Соломон высмеивает пьяницу, показывает, на что похожа его жизнь.
Но уж, наверное, Христос никогда не смеялся! Действительно, нигде в Евангелии не написано, чтобы он рассмеялся Сам или чтобы Он пошутил. Зато прекрасно описано, как именно Он шутил, только мы не всегда видим, что там было смешного. Возьмем для примера знаменитый ответ на вопрос о необходимости платить подати. Фарисеи и сторонники царя Ирода (вообще-то они не любили друг друга, но на этот раз объединились) задали Ему самый коварный вопрос, какой только могли изобрести, упаковав его в отборную лесть: "Учитель! мы знаем, что Ты справедлив, и истинно пути Божию учишь, и не заботишься об угождении кому-либо, ибо не смотришь ни на какое лице; итак скажи нам: как Тебе кажется? позволительно ли давать подать кесарю, или нет?" (Мф 22:16-17).
Налоги платить никто не хочет и тогда никто не хотел, это понятно. Но подать римскому кесарю была особенно оскорбительна для иудеев: она свидетельствовала об их национальном унижении и о том, что страной правят язычники. Если бы Иисус сказал, что платить нельзя, его тут же арестовали бы римляне за подстрекательство к мятежу, а если бы велел платить, то показал бы себя коллаборационистом, сторонником оккупантов. Казалось бы, ловушка расставлена, в любом случае Он проиграл!
А он обращает всё в шутку. "Но Иисус, видя лукавство их, сказал: что искушаете Меня, лицемеры? покажите Мне монету, которою платится подать. Они принесли Ему динарий" (Мф 18:19). Звучит нелепо: что же, Он никогда не держал в руках денег и не видел их? Не знает, как они выглядят? Конечно же, держал, и сам не раз упоминал в своих притчах римские динарии, самую ходовую монету тех времен (и по сей день валюта разных стран от Балкан до Персидского залива носит название "динар"). Но Иисус как бы говорит этим богатым и успешным людям, ревнителям благочестия, и говорит перед всем народом: "вот у Меня и денег-то никаких нет, даже не знаю, что это такое – может, у вас найдется монетка посмотреть?" И конечно, находится, и в немалом количестве, и все это знают. Тут простой народ, думаю, затаил дыхание в ожидании интереснейшего представления.
И не зря! Иисус продолжает разыгрывать полное неведение: "И говорит им: чье это изображение и надпись? Говорят Ему: кесаревы" (Мф 18:20-21). Опять-таки невозможно себе представить, будто Он не знал, чье изображение чеканят на деньгах. На динарии тогдашнего императора Тиберия был его профиль и надпись Augustus Ti(berius) Caesar Divi Aug(usti) F(ilius), т.е. "Август Тиберий Цезарь Божественного Августа Сын". А на обороте – сидящая фигура с жезлом и лавровой веткой (культовыми предметами!) в руках и еще одна надпись Pontifex Maximus, т.е. "Верховный Жрец". Трудно даже сказать, что больше оскорбляло благочестивого иудея: изображение человека, запрещенное заповедью, или эти надписи, которые называли кесаря и сыном божества, и верховным жрецом языческого культа!
Иными словами, Иисус заставил слушателей по-новому взглянуть на эту монету, как будто они видят ее впервые. Ба, так тут такая языческая мерзость изображена, что страшно эту монету в руках держать, раз уж вы такие благочестивые! Немедленно верните ее кесарю, если он ее от вас требует, а сами задумайтесь о другом... "Тогда говорит им: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу".
Эта сцена произошла в один из самых трагичных моментов евангельской истории – незадолго до Тайной Вечери, а значит, и распятия. Это был один из тех диалогов, которые окончательно убедили врагов Иисуса, что с Ним невозможно ни совладать, ни договориться, и остается только убить его. И все-таки здесь звучит шутка, здесь присутствует ирония – именно она и доносит Его мысль до слушателей.
Ирония, сарказм, шутовство и любые другие элементы смеховой культуры – это всего лишь инструменты, и как любые другие инструменты, они могут быть использованы во благо или во зло. Плохо называть своего ближнего безумным, потому что так ты унижаешь его и объявляешь недочеловеком. Но Бог нередко избирает то, что кажется людям несерьезным, смешным и даже безумным, чтобы высмеять мнимую человеческую мудрость и так обратить людей к лучшей и высшей Истине.
