К 145-летию образования Туркестанского генерал-губернаторства.

Ровно 145 лет назад, 23 (11-го по старому стилю) апреля 1867 года, император Александр II утвердил проект Особого комитета об образовании Туркестанского генерал-губернаторства – Туркестанского края (соответствующий императорский указ вышел 23 июля). Появление новой имперской провинции ознаменовало собой завершение начального этапа завоевания среднеазиатских территорий - расширение границ империи и экономическое освоение новых территорий требовали решения вопроса об административном устройстве края. Кроме того, Туркестанскому генерал-губернаторству была предназначена роль плацдарма, обеспечивающего дальнейшее продвижение России в регионе.

Необходимость решения этих задач обусловила специфику российской колониальной политики в Средней Азии на долгие годы и определила ее принципиальные направления. 23 апреля было утверждено «Временное положение об управлении в областях Туркестанского генерал-губернаторства», согласно которому туркестанскому генерал-губернатору предоставлено право, «применяясь к указанным в проекте основаниям, принимать все те меры, какие будут им признаны полезными для устройства края». С учетом этого трудно переоценить роль, которую сыграл в колониальном «обустройстве» Туркестана его первый генерал-губернатор – Константин Петрович фон Кауфман (1818–1882), почти 15 лет управлявший большей частью российской Средней Азии.

Непосредственное завоевание региона началось с захвата в 1847 году устья Сырдарьи, где было построено Раимское (Аральское) укрепление. В 1853 году была взята кокандская крепость Ак-Мечеть, и на ее месте построено укрепление «Форт Перовского». В 1864 году русские войска под командованием полковника Черняева захватили города Аулие-Ата (Джамбул), Туркестан, Чимкент и к осени 1864 года подошли к Ташкенту. Однако первая попытка захвата города закончилась неудачей из-за ожесточенного сопротивления жителей. Окончательно Ташкент был завоеван только в июне 1865 года, после чего была образована Туркестанская область. Мирное соглашение, подписанное с Кокандским ханством после взятия Ташкента, позволило начать широкомасштабные действия против Бухарского эмирата. Первое сражение произошло в верховьях Сырдарьи 8 мая 1866 года у города Ирджара. Бухарская армия, возглавляемая самим эмиром Музаффаром, потерпела сокрушительное поражение от русских войск под командой генерала Романовского.

Таким образом, к 1867 году обширные среднеазиатские территории были включены в состав империи. До середины 60-х годов дела, связанные со Средней Азией, находились в ведении оренбургского генерал-губернатора. С созданием Туркестанской области положение мало изменилось: регион по-прежнему находился в подчинении Оренбурга. Отношения между генерал-губернаторской администрацией и властями области были далеки от гармонии, а их решения зачастую противоречили друг другу. Все это усугубляло и без того нестройную систему управления краем.

Для обсуждения проблемы административного устройства завоеванных районов был создан Особый комитет под председательством военного министра Д.А.Милютина. В его состав входили: оренбургский генерал-губернатор Крыжановский, начальник Главного штаба Гейден, непосредственные участники военных действий в Средней Азии — Черняев, Романовский и Воронцов-Дашков, а также члены так называемой Степной комиссии — Гирс, Гутковский, Гейнс, Проценко и другие.

Члены комитета (понятное дело, кроме оренбургского генерал-губернатора) пришли к выводу о целесообразности отделения Туркестанской области от Оренбургского генерал-губернаторства и создания для нее самостоятельной администрации. Было предложено сосредоточить всю гражданскую и военную власть в руках одного лица, ответственного только перед императором – туркестанского генерал-губернатора. Необходимость единоличного управления, помимо трудностей внутреннего порядка, мотивировалась особенностями международного положения России в регионе – чрезвычайно сложными отношениями с соседями (Кокандским и Хивинским ханствами, Бухарским эмиратом), а также нараставшим проникновением в регион Британской империи.

Итак, после утверждения Александром II предложений Особого комитета и обнародования июльского указа вновь образованное Туркестанское генерал-губернаторства включало две области - Сырдарьинскую и Семиреченскую. Первоначально предназначавшаяся в качестве главного города края Аулие-Ата была забракована, центром генерал-губернаторства стал Ташкент. Одновременно был создан Туркестанский военный округ. В ноябре 1867 года генерал-губернатором края был назначен генерал-адъютант фон Кауфман.

Константин Петрович фон Кауфман принадлежал к знатному швабскому роду, представители которого при Екатерине II поступили на русскую службу. Он участвовал в военных действиях на Кавказе, был правителем канцелярии Военного министерства, а затем занимал должность виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора. Кандидатуру Кауфмана предложил Александру II Милютин, знавший его по службе в канцелярии Военного министерства и поддерживавший с ним почти дружеские отношения. Милютин считал нового генерал-губернатора «человеком деловым, работящим, благонадежным». Имея опыт службы и управления в «неблагонадежных» областях Российской империи, Кауфман, несомненно, был очень талантливым администратором и вполне подходил на должность управляющего недавно завоеванной провинцией.

Вместе с тем тот же Милютин отмечал его недостатки, он писал: «Кауфман был падок на внешние почести, хотел разыгрывать роль царька». Эта черта, естественно, не могла не оказать определенного влияния на его деятельность на генерал-губернаторским посту, тем более, что императорским указом Кауфману были предоставлены фактически неограниченные полномочия. Недаром местные жители дали ему прозвище «ярым-подшо» - «полуцарь». Чиновник канцелярии генерал-губернатора Остроумов отмечал в своих записках, что Кауфман своими распоряжениями «иногда даже предупреждал высшую правительственную власть, которой оставалось только соглашаться с его распоряжениями и утверждать их в законодательном порядке».

Поскольку Туркестанскому генерал-губернаторству суждено было стать главным плацдармом российской экспансии в регионе, Кауфман получил все необходимые властные рычаги «к решению всяких политических, пограничных и торговых дел, к отправлению в сопредельные владения доверенных лиц для ведения переговоров и к подписанию трактатов, условий или постановлений».

Не будет преувеличением сказать, что вся среднеазиатская политика сосредоточилась в руках правителя края. Следует отметить, что Кауфман с усердием пытался выполнить предписание правительства - установить стабильные мирные отношения с соседними ханствами и обеспечить господствующие позиции России в регионе, главным образом, политическими и экономическими методами, в первую очередь - открыв путь российской торговле и промышленности в глубь Средней Азии.

В ноябре 1867 года Кауфман направил в Коканд посольство для заключения торгового договора, который и был подписан в марте 1868 года. При внешне равноправном характере этого документа Кокандское ханство, окруженное русскими войсками, практически попадало под контроль России.

Туркестанский генерал-губернатор активно поддерживал заключение схожего договора с Бухарой. По проекту договора, русские купцы получали преференции, эмир обязывался «не посылать войска и шайки грабителей в русские пределы», а царские власти, со своей стороны, не должны были позволять «киргизам и другим народам, живущим в пределах России, делать набеги на Бухару». Одобрив проект, Кауфман внес в него поправки, которые должны были способствовать скорейшему подписанию договора эмиром. Кауфман соглашался вернуть Бухаре крепость Яны-Курган и отверг предложение Крыжановского лишить эмира права на самостоятельную внешнюю политику, полагая, что Россия еще не в состоянии полностью контролировать эмират. Желая сдержать наиболее агрессивные устремления ряда петербургских деятелей, Кауфман в своих донесениях неизменно сообщал о «прочности позиций России в Средней Азии» и «нецелесообразности дальнейших военных действий при условии, если население Бухарского и Кокандского ханств не будет выступать против России».

Другое дело, если это «условие» не выполнялось. Тут генерал-губернатор моментально превращался из «голубя» в «ястреба», полагая, что любое проявление мягкости на Востоке будет воспринято как слабость. Поэтому Кауфман без колебаний принимал самые жесткие меры, чтобы в зародыше подавить любую попытку сопротивления. Так, в марте 1868 года, когда бухарский эмир Музаффар заявил об отказе от договора с Россией и даже объявил ей джихад (войну, в данном случае. - Прим. ред.), Кауфман лично возглавил военную экспедицию против Бухары и разбил бухарцев на Зеравшане, а потом взял Самарканд. В июне 1868 года эмир был вынужден заключить с Россией договор, по которому к России отошли города Ходжент, Ура-Тюбе и Джизак. Русские подданные получили право свободной торговли и учреждения торговых агентств в эмирате. Кроме того, Музаффар обязался выплатить 500 тысяч рублей контрибуции и отказался от самостоятельной внешней политики, что, фактически, превратило Бухару в российский протекторат. На занятой российскими войсками территории был образован Зеравшанский округ, который отошел к Туркестанскому краю.

В мае 1873 года Кауфман лично командовал войсками, занявшими Хиву, и в августе того же года принудил хивинского хана Сейид-Рахима признать себя вассалом российской короны. В сентябре 1875 года он взял Коканд и присоединил к генерал-губернаторству Наманган и Чуст. В 1876 году после ликвидации Кокандского ханства была сформирована Ферганская область, также вошедшая в состав генерал-губернаторства.

По мере захвата новых территорий формировалась административная система управления Туркестанским краем. Она сильно отличалась от системы управления другими провинциями Российской империи. Определяющим при выработке первых программных документов оказался фактор «военной ситуации», что предопределило «подведомственность» туркестанской администрации не Министерству внутренних дел, как практически во всех других губерниях России, а Военному ведомству. Подобно другим регионам все генерал-губернаторство было поделено на уезды и волости, но власть на местах была сосредоточена у военных на основе «нераздельности военной и административной власти и соединения ее в одних руках». Это относилось и к судебной власти, поэтому в отношении гражданских лиц могла применяться военная юрисдикция.

Как писал один из российских публицистов конца XIX века, «генерал-губернатор олицетворял власть единую и сильную, входившую во все интересы текущей жизни и потому хорошо понятную туземцам, десятки веков жившим в принципах автократического правления». Центральным исполнительным органом являлась генерал-губернаторская канцелярия. Из числа ее чиновников и привлеченных специалистов Кауфман образовывал многочисленные комиссии, которые постоянно разъезжали по территории края, собирая информацию и производя различные исследования, результаты которых потом ложились в основу принимаемых решений.

Главными начальниками в областях были военные губернаторы, назначаемые и увольняемые военным министром по согласованию с генерал-губернатором, и областные правления, приравненные по своим правам к остальным губернским правлениям Российской империи. Уездные и волостные начальники тоже назначались из числа военных. Наряду с административными военные губернаторы были наделены полицейскими и судебными функциями. Главой уездной администрации являлся уездный начальник, которому подчинялись также войска, расположенные в уезде. Управление волостью осуществлял волостной управитель, который, кроме хозяйственных, исполнял и полицейские функции. Таким образом, аппарат управления представлял собой жестко централизованную систему, действующую исключительно в интересах российской колониальной политики.

Вместе с тем, при всей жесткости администрирования колониальные власти проводили достаточно гибкую политику в отношении местного населения, столь непохожего на других подданных империи. Прежде всего, это относилось ко всему связанному с исламом. Администрация совершенно не вмешивалась в религиозную жизнь «туземцев». Правда, имели место попытки миссионерской деятельности православной церкви, но впоследствии это было запрещено Кауфманом из-за сильного раздражения местных мусульман.

«Временное положение об управлении в областях Туркестанского генерал-губернаторства», действовавшее с 1867 по 1886 годы, требовало проявлять особую осторожность и стремиться «сколь возможно менее изменять существующий порядок вещей и избегать нововведений». В качестве основного принципа действий в «отношении покоренного населения» провозглашалось «предоставление внутреннего управления туземным населением выборным из среды его по всем делам, не имеющим политического характера, оставление в силе местного шариата, а у кочевников - обычая в той сфере правоотношений, которая не могла быть до времени определена русским законом, и отстранение в туземном управлении, его законах и обычаях всего того, что оказывалось решительно вредным в интересах государства».

В результате представители местного населения занимали выборные должности мирабов (распределителей воды в канале) и аксакалов (старейшин), часть функций управленческого аппарата была передана в ведение местных институтов власти – аксакальств и волостных правлений, которые действовали под контролем российских властей. Параллельно с российской юстицией работали шариатские суды. Впрочем, власти стремились к ликвидации некоторых традиционных институтов (в частности, было запрещено рабство), а также наиболее архаичных норм мусульманского права, за исключением тех, что были сохранены за шариатскими и «народными» судами. «Туземцы» освобождались от воинского призыва.

Одновременно администрация предпринимала меры по распространению в Туркестане светского права. Ряд законодательных актов установил основные начала судебного устройства, поземельного права, урегулировал виды налогов и их размеры, земские повинности, а также вопросы пользования природными ресурсами. Таким образом, новое для региона законодательство регламентировало все стороны хозяйственной и политической жизни местного населения. Кроме того, в Туркестане явочным порядком стали отчасти применяться общеимперские юридические нормы и правила. Правда, опять же с некоторыми особенностями, главным образом, в организации низших судов. Общие судебные места в крае – окружные суды, палаты - были сформированы на началах судебных уставов Александра II, но суды присяжных в них отсутствовали, а обязанности следователей во многих местах исполняли мировые судьи. К отличительным особенностям Туркестанского края можно отнести и то обстоятельство, что его правовая система имела региональные различия, например, в районах проживания кочевников. Так, управление Семиреченской областью регулировалось специальным «Степным уложением».

Еще одна особенность: города Туркестана, за исключением Ташкента, не пользовались самоуправлением. Ташкент был поделен на Старый и Новый город, спроектированный по европейским стандартам петербургскими инженерами. В 1877 году в Ташкенте было введено так называемое городовое положение, согласно которому гласные городской Думы и городской голова избирались. Причем только одна треть гласных избиралась населением «азиатской» части города, а две трети - «русской» частью Ташкента. Исполнительным органом Ташкентской городской Думы была городская управа, 2/3 членов которой также представляли «русскую» часть города.

Первый туркестанский генерал-губернатор постоянно работал над совершенствованием административной системы. Еще в 1873 году он представил новый проект положения об управлении Туркестаном, который был, по его словам, «проникнут идеей усиления власти». Однако проект застрял в бюрократических лабиринтах Петербурга, и дождаться административной реформы Кауфману не довелось: 26 марта 1881 года его неожиданно сразил апоплексический удар. По свидетельствам очевидцев, причиной стала весть об убийстве народовольцами Александра II, которого первый туркестанский генерал-губернатор горячо любил и уважал. В ночь на 4 мая 1882 года «владыка» Туркестана скончался.

К середине 80-х годов в Петербурге осознали необходимость еще больше приблизить систему управления Туркестанским краем к общероссийской административной модели, но опять же - с сохранением ряда традиционных учреждений коренного населения. Предполагалось также устройство ряда структур, которые еще только планировалось вводить в систему управления остальных губерний России. В результате в 1886 году было принято новое «Положение об управлении Туркестанским краем», которое с небольшими изменениями и дополнениями просуществовало вплоть до 1917 года.

Положение регламентировало основные административные, судебные и хозяйственные отношения. Был создан Особый Совет Туркестанского генерал-губернатора, в ведение которого входили наиболее серьезные вопросы, требовавшие коллегиального обсуждения. Совет обладал законодательной инициативой в вопросах поземельно-податных отношений и земских повинностей. Аналогичного органа больше нигде в России не было.

Исполнительным органом края оставалась канцелярия генерал-губернатора. В структуру канцелярии был включен дипломатический отдел. К его полномочиям относились вопросы, связанные с протекторатом над Бухарой и Хивой и дипломатическими контактами с властями иных сопредельных территорий. В соответствии с новым Положением, была существенно ограничена власть генерал-губернатора, чья деятельность переходила под контроль Азиатской части Главного штаба. За генерал-губернатором сохранялось лишь общее руководство и надзор за всеми органами управления. Органы же государственного контроля и суда становились независимыми и неподконтрольными генерал-губернатору. По мнению некоторых исследователей, фактически в генерал-губернаторстве сформировалась так называемая «военно-народная» система управления, которая в некоторых своих чертах была демократичнее административной системы на всей остальной территории империи.

Отдельным законоположением регламентировалось управление Закаспийской областью, вошедшей в состав Туркестанского края в 1897 году. (К концу XIX века Туркестанское генерал-губернаторство состояло из пяти областей: Сырдарьинской с центром в Ташкенте, одновременно являвшимся центром всего Туркестанского генерал-губернаторства, Ферганской с центром в Фергане, Самаркандской с центром в Самарканде, Семиречинской с центром в Верном (Алма-Ата) и Закаспийской с центром в Ашхабаде). В Закаспийской области главное управление осуществлял не военный губернатор, как в остальных областях Туркестана, а военный начальник, имевший меньшую степень автономности в принятии решений. Здесь отсутствовало областное правление, функции исполнительного органа выполняла канцелярия начальника области. В то же время начальники уездов Закаспийской области обладали гораздо большей властью над населением, чем их коллеги в других регионах. Выборы в местные органы самоуправления в области не проводились.

Процесс создания новых имперских институтов в Туркестане продолжался вплоть до начала ХХ века. В городах постепенно открывались управления городским полицейским телеграфом, медицинские, полицейские управления, управление фабричной полиции. Одновременно с этим расширялся спектр применения имперского права, формировалось региональное законодательство.

В 1908 году был поставлен вопрос о возможности введения в Туркестане общеимперской административной системы. Рассматривалось предложение о сужении власти генерал-губернатора края до полномочий гражданского наместника. В 1911 году принялись было за разработку основных начал реформы управления Туркестанским краем, однако все окончилось лишь очередными проектами, и власть в крае осталась под контролем Военного министерства. В начале 1913 года Николай II одобрил разработанные Советом министров основные принципы преобразований в управлении Туркестаном, однако эти документы так и не получили окончательного редакционного оформления и не прошли рассмотрения в Государственном Совете и Государственной Думе.

С началом Первой мировой войны попытки реформировать систему управления и вовсе прекратились.

Пожалуй, самым неизменной составляющей российской колониальной практики оставалось невмешательство в быт местного населения и его религиозную жизнь. Гибкость российской политики и ее эффективность признавали даже главные конкуренты России в регионе – британцы. Так, британский дипломат и историк лорд Керзон (1859–1925) писал по этому поводу: «Россия, бесспорно, обладает замечательным даром добиваться верности и даже дружбы тех, кого она подчинила силой. Русский братается в полном смысле слова. Он не уклоняется от социального и семейного общения с чуждыми и низшими расами. Его непобедимая беззаботность делает для него легкой позицию невмешательства в чужие дела. Терпимость, с которой он смотрит на религиозные обряды, общественные обычаи и местные предрассудки своих азиатских собратьев, в меньшей степени итог дипломатического расчета, нежели плод врожденной беспечности».

Оставив на совести Керзона рассуждения насчет «врожденной беспечности» русских, особенно российских колониальных властей, нужно, тем не менее, признать, что определенные «акценты» в российской колониальной политике действительно давали русским преимущества в отношениях с местным населением по сравнению, скажем, с британцами. Например, если в британских колониях местные языки в суде и официальном делопроизводстве не признавались, то в Туркестане, наоборот, переписка с «туземными» властями велась на местном языке. При назначении на должности в русской администрации также учитывалось знание кандидатами местного языка. А судебное ведомство Туркестанского края в 1913 году ввело требование изучения местных языков кандидатами на судебные должности. Местным жителям при незнании русского языка оказывалось снисхождение. Например, интендантское управление Туркестанского военного округа в объявлении о торгах сообщало, что от «туземцев» заявки на участие в торгах «могут быть написаны на местном наречии и без соблюдения установленных правил, но должны быть ясны для уразумения предлагаемых подателем условий». Приказом №402 от 1909 года командующий войсками Туркестанского военного округа призвал офицеров и нижних чинов к изучению местного языка.

Справедливости ради следует сказать, что с течением времени британские колониальные власти тоже стали выказывать гораздо больше терпимости к местным наречиям, не говоря уже о требованиях, предъявляемых к колониальным административным кадрам. Да, и вообще, если сравнить русскую систему управления Средней Азией, например, с британской колониальной системой в Индии второй половины XIX века, то здесь мы обнаружим много похожего. Например, Туркестанское генерал-губернаторство можно сравнить с той большей частью Индии, которая находилась под непосредственным управлением британского вице-короля. А индийские «союзные княжества» во главе с собственными магараджами, к которым были приставлены британские «верховные комиссары», являлись по существу такими же протекторатами, как Бухара и Хива.

Британцы зачастую вообще не лезли во внутренние дела колоний, предоставляя местным традиционным структурам всю полноту власти. Лондону было достаточно, чтобы индийский махараджа, малайский султан, африканский вождь или арабский шейх лишь признали над собой сюзеренитет британской короны. Британцы нигде не действовали по шаблону, всегда примеряясь к местным условиям и избирая оптимальные административные модели. Они не стремились насадить на каждой властной «ветке» британца, унифицировать и поставить под жесткий контроль метрополии весь аппарат власти. (А это было присуще, например, французской, испанской, да и отчасти российской колониальным моделям.) Британцы очень «трепетно» относилось к местной элите, которую пестовали, пропуская через Оксфорд, Кембридж и Сандхерст, присваивая ей британские титулы и ордена, принимая в Виндзорском и Букингемском дворцах. Были подготовлены административные, военные, научные, культурные и прочие «туземные» кадры, которые впитали в себя британскую культурную традицию, но в силу толерантности этой традиции не утратили и связей со своей культурой.

При этом, где только возможно, где позволял уровень социально-экономического и культурного развития, Британия стремилась привить понятие свободы личности, внедрить парламентаризм, свою судебную систему, пусть даже на уровне сельской общины. Так, например, в той же Индии, практически сразу после Сипайского восстания 1857-1859 годов колониальные власти стали развивать систему самоуправления, которая путем постепенной эмансипации сформировала к концу 30-х годов ХХ века индийский квазипарламент. После условно-добровольного и мирного ухода британцев это способствовало устойчивому политическому развитию уже независимой Индии в рамках парламентской демократии британского типа – случай совершенно беспрецедентный для стран «третьего мира». Добавим также, что Индия и сейчас является весьма активным и влиятельным членом Британского Содружества.

России, которая относилась к «туземным» элитам примерно так же «трепетно», как и Великобритания, тем не менее, в силу ряда исторических и социально-культурных особенностей, добиться подобных результатов не удалось. И все же присоединение среднеазиатских земель к Российской империи имело, скорее, позитивное, чем негативное воздействие на развитие местной экономики и общее благосостояние «туземного» населения тогдашней Средней Азии. Это признают даже многие историки из ныне независимых государств Центральной Азии, которые, по понятным причинам, весьма критично оценивают колониальный период своей истории.

Начать с того, что российское завоевание обеспечило относительную политическую стабильность - хотя бы потому, что оно прекратило бесконечные войны между местными ханами, эмирами и беками, существенно затруднило всевозможные разбойничьи набеги, ликвидировало работорговлю и институт рабства. Присоединение к России вернуло в мировой хозяйственный оборот экономику среднеазиатского региона, практически изолированную от внешнего мира после «закрытия» в конце XVI века «Великого шелкового пути». С приходом русских началось интенсивное развитие сельского хозяйства, появилась промышленность, строились железные дороги, развивались современные средства связи и системы ирригации. Общеизвестны культурные достижения, ставшие возможными после присоединения к России, - начиная с первой публичной библиотеки, открытой Кауфманом в Ташкенте, и кончая распространением новометодных школ и изданием газет на местных языках, что, в свою очередь, повысило общую грамотность населения, открыло ему доступ к европейской культуре, способствовало формированию национальной интеллигенции, включая будущих лидеров национально-освободительного движения, тех же «джадидов», например.

Впрочем, почти каждый «позитив» может быть уравновешен соответствующим «негативом». Так, российское завоевание сопровождалось большими жестокостями с обеих сторон и вызвало массовые жертвы. Колониальное господство, безусловно, не могло не рождать у «туземцев» чувства религиозного и национального унижения. Тем более, что оно сопровождалось откровенной политической дискриминацией – ведь «туземцы» были фактически лишены политических прав и почти не участвовали в управлении собственными землями. Даже когда они были допущены к думским выборам в 1905 году, сразу же начались фальсификации, призванные сократить число голосов, поданных местным населением. И это при том, что избирательное законодательство и без того носило дискриминационный характер. Экономический прогресс из-за ориентации на преимущественное развитие хлопководства носил однобокий, монокультурный характер и превращал среднеазиатский регион в сырьевой придаток метрополии. Кампания по переселению в Среднюю Азию русских крестьян и казаков, имевшая целью создать дополнительную опору для колониальной власти, приводила к вытеснению «туземцев» с их исконных земель, что существенно обостряло межэтнические и межконфессиональные противоречия. Добавим к этому произвол и мздоимство царских чиновников и их местных приспешников – безобразия, чинимые «господами ташкентцами», вошли в поговорку.

Поэтому неудивительно, что редкий год в Средней Азии обходился без «туземных» бунтов, которые, как правило, имели религиозно-идеологическое оформление в виде джихадистских лозунгов борьбы с «властью неверных» и так далее. Наиболее известны волнения 1872 года в Ташкентском уезде (на реке Карасу), выступления дехкан в Андижанском и Маргиланском уездах в 1885 году, массовый «холерный бунт» в Ташкенте в 1892 году, бунты 1893 года в Кокандском и Наманганском уездах и «газават» 1898 года в Андижане. Кульминацией всего этого стало массовое вооруженное восстание, прокатившееся по всей Средней Азии и Казахстану в 1916 году. Недаром Туркестанское генерал-губернаторство на протяжении всего периода своего существования фактически находилось на военном положении, что и было официально подтверждено введением в 1892 году в действие «Правил о местностях, объявляемых на военном положении».

В общем, инкорпорация в состав Российской империи среднеазиатских земель и их колониальное «обустройство» не привели к окончательному замирению этих территорий. Их «чужеродность» всегда чувствовалась и, по сути, явилась одной из причин развала Российской империи, а потом, кстати, и Советского Союза. В силу этого и существует вполне оправданная точка зрения, что как раз России завоевание Средней Азии принесло больше негатива, чем позитива.

Михаил Калишевский