В недавнем прошлом — всего три поколения назад — Европа была бесспорным центром мира. С конца 18-го века ведущие европейские державы активно занимались строительством колониальных империй. Если не брать в расчёт специфическую историю заморской деятельности Испании и Португалии, относящуюся к более раннему периоду, имперское строительство таких стран как Великобритания, Голландия, Франция так или иначе пересекалось с зоной влияния Ислама. Когда британцы вторглись в Индию, империя Великих Моголов ещё далеко не закончила свою экспансию на субконтиненте, что привело к прямому столкновению британского колониализма и центральноазиатской исламской традиции государственности.
Большинство колониальных захватов, касающихся мусульманских территорий, — если не считать Южную и Юго-восточную Азию — касалось тех стран, которые отпали от последнего халифата. Османский халифат, доживший до 1922 года, представлял собой могущественную силу и геополитическую угрозу для Европы вплоть до середины 18-го века, того самого, когда началась стремительная экспансия Запада по проторенным путям Александра Македонского.
В целом, несмотря на все претензии, которые можно предъявить османскому султанату, несмотря на заслуженный в 19-ом столетии сомнительный титул «больного человека Европы», последний халифат выполнил свою историческую миссию: он спас ближневосточное цивилизационное ядро от длительного пребывания в империалистическом рабстве. Несмотря на то, что подмандатные территории, перешедшей после Первой мировой войны по решению Лиги наций под контроль Великобритании и Франции (Ирак и Сирия, например) «познакомились» с политической зависимостью от чуждой и враждебной силы, этот период длился недолго — всего лишь одно поколение.
Таким образом, исламский мир пережил полный разгром и унижение только единожды в своей истории — от монголов Чингизхана. Запад же сумел установить свой административный контроль напрямую лишь на периферии исламского мира: Северная Африка, Индонезия, Малайзия, мусульманская Индия. Разумеется, к этому можно добавить и завоевания Центральной Азии и Кавказа со стороны Российской Империи. Генералы Кауфман и Скобелев также внесли свой вклад в тысячелетний западный проект «сдерживания Ислама».
В наше время расхожими стали разговоры об «исламизации Европы», о реванше Ислама за геостратегическое поражение в 20 веке. Да, либеральной мировой системе удалось поставить практически во всех странах исламского мира прозападных диктаторов, навязать умме проникнутый светским либеральным духом государственный строй, фактически создать условия криптоколониального контроля. Однако специфика исламского религиозного сознания такова, что сдерживание Ислама через административный контроль также бесперспективно как попытка вычерпать море ситом. Ислам ушёл на улицы и площади, в подпольные и полуподпольные мечети, противопоставив себя видимой официальной надстройке так называемых «национальных государств», на которые была разделена мировая умма после Второй мировой войны. Одновременно с этим в Европе стали стремительно расти диаспорные сообщества мусульман.
Сам по себе рост числа мигрантов, исповедующих Ислам в наиболее развитых мусульманских странах не объясняет ту медийную истерику, которая была поднята в этой связи в последние годы. Не оправдывает само по себе существование диаспор на задворках постиндустриального общества и динамику радикального национализма, добившегося заметных успехов на европейской политической сцене. Приниженный второсортный статус мусульман Европы не позволяет им превратиться в серьёзный внутренний фактор, влияющий на ход европейской истории. Есть нечто другое, вызывающее раскол в западном обществе.
На протяжении последних десятилетий набирает силу переход европейцев в Ислам. Количество новых мусульман Европы переходит в меняющееся качество европейской идентичности. Только в Германии, например, по официальным данным Ислам приняли не менее 150000 немцев (сюда не включаются немки, вышедшие замуж за мусульман и потомство от смешанных браков).
Эта растущая армия принявших Ислам европейцев поддерживается не менее солидным резервом мусульман, родившихся на европейской почве во втором и третьем поколениях. Многие из них получают прекрасное образование и становятся деятелями науки и культуры на своей новой родине. При этом они сохраняют исламскую идентичность, а иногда приходят к гораздо более радикальному пониманию политического Ислама, чем их родители.
Именно этот процесс и вызывает страх и агрессию у местных борцов за европейскую идентичность, у тех, кто формирует ряды «Национального фронта» Франции или расплодившихся по Центральной и Северной Европе бесчисленных «Партий Свободы». Неонацистское движение Европы, кстати, активно сотрудничающее с Израилем, питается не столько ненавистью к диаспорам, сколько неприятием растущего исламского тренда в своём собственном культурном поле.
Брейвик, расстрелявший 69 собственных земляков — таких же норвежских подростков, каким был он сам — и объясняющий это борьбой против исламизации Норвегии, как нельзя лучше выразил в этом парадоксе чего на самом деле боятся национал-либералы, составляющие стержень современного неонацизма.
Но это не единственный парадокс. Гораздо более глубокий состоит в том, что и рост диаспор на европейской земле и переход европейцев, разуверившихся в парадигме западной цивилизации, в Ислам, и активизация неонацистов, противостоящих этим процессам — всё это происходит с ведома и с подачи реальных хозяев Европы — старых традиционалистских кругов, связанных с наследственной знатью и клерикальным истеблишментом. Клубная власть Старого Света, которую не разгромили, а только слегка попугали в 1945 году нахлынувшие в Европу орды «американских варваров», никуда не делась — она просто ушла с публичной сцены в тень.
Однако именно эта клубная власть, опирающаяся на людей, чьи фамилии столетиями находились наверху социальной пирамиды, готовят сегодня монументальный переход к новому цивилизационному укладу, который будет являться ничем иным как полномасштабной консервативной революцией сверху.
Парламентская электоральная демократия обречена. Либеральный истеблишмент Европы — это умирающее явление. В основе этого духовного кризиса, который немедленно проявляется в социальной и экономических сферах, лежит утрата фундаментальной вещи, на которой покоится западное общество последние 100—150 лет: доверие.
В действительности, именно «доверие» стало квазирелигиозным содержанием того, что либеральные просветители называли «общественным договором». Европейцы утратили веру в Бога (а как писал Достоевский, «если Бога нет, то всё позволено»). Коллапс традиционной христианской матрицы проявился в двух мировых войнах и толкнул ужаснувшуюся Европу к новой «религии» — культу социума. В этом смысле западный европеец стал своеобразным двойником homo soveticus: и тот и другой сделали своим божеством «всемирный человейник» (по выражению Александра Зиновьева). Разумеется, «человейник» в западном, сугубо либеральном формате.
Сегодня эта квазирелигия, доверие к социуму и к якобы избранной этим социумом власти, стремительно рассыпается. Ислам, пришедший в Европу, со своим радикальным антилиберализмом и безусловным утверждением трансцендентного принципа как единственного смысла, стал именно тем зеркалом, в котором европейцы обнаружили тщету всех своих философских и социологических иллюзий.
Россия, где крах социальной веры произошёл несколько раньше чем на Западе, даёт миру пример той бездны, которая открывается с окончательным распадом общественного договора.
Клубные элиты Запада знают, что переход к новому цивилизационному укладу, который будет покоиться на открытом социальном неравенстве, институтах новых привилегий, экономике постпотребления, и жесточайшей дегуманизации политического дискурса, невозможен без глубочайших потрясений, без беспощадного «перетряхивания» всех пластов человеческого пространства. Единственной интегральной формой таких потрясений, которые ведут к смене парадигмы и появлению «нового человека», является гражданская война.
Её-то и готовят сегодня господа старого мира, которые нежданно для тех, кто ещё не утратил веру в общечеловеческие ценности и социальное доверие, собираются вернуться, чтобы снова взять под свой контроль мировую историю.
