Сто лет – слишком короткий срок для серьезных изменений в языке, если рассматривать его развитие как естественный процесс. Однако не может ли его развитие быть ускорено? Случалось ли такое в прошлом и может ли повториться в будущем? Возможны ли внезапные ускорения и чем они могут быть обусловлены? Как соотносится внутреннее развитие языка и развитие системы языков мира? И где проходит грань между «чистым» естественным развитием и «нечистой» языковой политикой? И вообще – насколько предсказуемо развитие языка?

О предсказании путей развития языков писали еще в первой трети прошлого века такие крупнейшие российские лингвисты, как И.А. Бодуэн де Куртенэ и Е.Д. Поливанов. Однако лингвистическая прогностика, – а именно так обычно называется деятельность, направленная на предсказание будущего состояния языков и обоснование тех процессов, которые к этому будущему состоянию способны привести, – никогда не относилась в лингвистической науке к числу респектабельных занятий. Тем не менее интерес общественности к будущему языков как был, так и остается неизбывным, как, впрочем, и ко всяким другим прогнозам.

Для того, чтобы охарактеризовать положение дел в лингвистической прогностике и в той области, которую она пытается изучать (иными словами, попытаться сделать прогноз будущего развития языков мира), необходимо, прежде всего, кратко пояснить, что имеется в виду под развитием языка и какие вопросы относительно его будущего состояния обычно задаются. Между тем, говоря о «будущем языка», реально имеют в виду несколько очень разных вещей, перспективы изучения и прогнозирования которых тоже существенно разнятся.

Будущее языка и будущее языков

Первое важное различие отражено уже в названии данного раздела. Говоря о «будущем языка», обычно интересуются какой-либо одной из двух вещей.

Во-первых, задаются вопросом, как будет меняться язык – каждый конкретный, как принято ныне выражаться, идиоэтнический язык и/или язык вообще как специфическое достояние рода человеческого. Этот вопрос, в свою очередь, распадается на два подвопроса:

• как изменится и изменится ли вообще структура языка на ее различных уровнях (фонетика, морфология, лексика, синтаксис, структура текста);
• как изменится его функционирование (каков будет набор его вариантов и разновидностей; в каких коммуникативных ситуациях и как они будут употребляться; изменится ли его стилистика, и если да, то как именно; не произойдут ли изменения в инструментах речевого воздействия и в риторике; как вербальная, т. е. осуществляемая в языковой форме, коммуникация будет соотноситься с коммуникацией, осуществляемой в иных формах, прежде всего визуальной, и т. д.).

Во-вторых, предметом интереса часто является вопрос о будущем множества существующих на настоящий момент на планете языков – изменится ли их число и за счет каких процессов, а именно:

• как изменится их распространение в мире (фактически – как будет через столько-то лет выглядеть языковая карта мира);
• изменится ли и как именно социолингвистический и правовой, в том числе международно-правовой, статус тех или иных языков;
• каково будет соотношение различных языков мира, будут ли они конкурировать между собой и если да, то как, или же их функции будут распределены естественно или искусственно;
• как будет осуществляться общение между нациями и этносами, пользующимися разными языками;
• каковы перспективы искусственных языков и т. д.

Каждый из этих списков можно продолжить (второй легче, первый несколько труднее.

Исходя из элементарных исторических соображений, а именно из знания того, какие изменения в тех или иных конкретных языках и/или в системе языков мира в принципе фиксировались на протяжении столетнего временного интервала, можно попытаться сделать прогноз и на будущие сто лет. Разумеется, при этом надо учитывать происходящие или прогнозируемые изменения в других сферах жизни современного мира, а также вынести за скобки наиболее экзотические варианты. К их числу можно отнести, например, катастрофу, после которой пользоваться языком будет вообще некому, сужение предмета обсуждения до самых элементарных тем, изменение природы человека либо появление таких медиа, которые отодвинут на задний план или сделают вовсе ненужной коммуникацию на естественном языке (как у А.А. Фета: «О если б без слова / Сказаться душой было можно!»). Второе в рассматриваемой временной перспективе представляется проблематичным, а размышлять о первом (в духе «мыслей о немыслимом») предоставим специалистам другого профиля.

Немного о «внутренней» лингвистической прогностике

Прогнозирование структурных и функциональных изменений языка, с одной стороны, и системы, элементами которой являются различные существующие в мире языки, с другой, представляет собой занятия, радикально различающиеся по степени трудоемкости.

Первое предполагает рассмотрение тенденций развития каждого конкретного языка, языков же много, и внутри них могут одновременно развиваться несинхронные и/или разнонаправленные грамматические процессы.

К этому надо добавить и то, что вопрос о причинах языковых изменений в значительной степени остается без ответа, хотя ряд наиболее очевидных причин идентифицирован. К ним относятся:

• влияние языковых контактов, изучавшееся еще в позапрошлом веке;
• индивидуальная языкотворческая деятельность, иногда приводившая к стремительному, менее чем за сто лет, формированию литературных языков (итальянского стараниями Данте и Ф. Петрарки, английского благодаря Дж. Чосеру, русского в сочинениях Н. Новикова и Н. Карамзина);
• стремление к экономии речевых усилий и противостоящее ему стремление к сохранению смыслоразличительности (рассматривалось в середине XX в. Р. Якобсоном и А. Мартине);
• стремление к изоморфизму, т. е. к сходству структур знания и его языкового выражения (было впервые отмечено Платоном, но всерьез стало обсуждаться лишь в конце XX в. в работах Дж. Хэймана, Т. Гивона, А. Кибрика).

Однако остается неясным, почему темпы изменений в разных языках различны и почему из разнообразия возможных и вполне объяснимых изменений одни реализуются, а другие – нет.

К прогнозам относительно функционирования языков, которые можно сделать достаточно уверенно, относятся усиление роли письменной, а точнее визуальной, языковой коммуникации и увеличение дистанции между устным языком и той его разновидностью, которая будет воспроизводиться будущими электронными гаджетами и инкорпорироваться в мультимедийную поликодовую коммуникацию. Еще одной продуктивной тенденцией видится развитие различных социальных диалектов по мере усложнения профессиональной структуры общества.

«Внешняя» лингвистическая прогностика

С «внешней» лингвистической прогностикой дело обстоит проще. Социолингвистические процессы, описывающие изменения, которые происходят в системе языков мира, тоже далеко не тривиальны, но при этом в качественном отношении немногочисленны и легко поддаются обобщению на большие группы языков, в силу чего их результаты можно представить в относительно компактном виде.

Начать прогноз проще всего с «плохой новости», а точнее, – поскольку это никакая не новость, – с плохого прогноза, высказываемого еще с конца XIX в.

Число языков на планете будет уменьшаться в силу того, что носители малочисленных языков (таких языков в мире большинство) станут с той или иной скоростью (от малой, в течение нескольких веков, до катастрофически быстрой, на памяти одного-двух поколений) переходить на другие, более жизнеспособные языки. Сначала это приведет к сужению сферы бытования малого языка, сжатию его до внутрисемейного общения, а затем и к полному отказу от его использования, иногда прямо обусловленному уходом из жизни его последних носителей. Таких примеров зафиксировано множество, в том числе и в России, где с середины XIX в. практически полностью (остался лишь кетский язык с примерно двумя сотнями носителей) исчезла целая языковая семья – енисейская. Можно с уверенностью прогнозировать, что такие ситуации повторятся и в будущем, хотя слухи о смерти некоторых языков (например, водского в Ленинградской области или двух юкагирских в Якутии) уже не раз оказывались преувеличенными. К тому же сокращению числа языков в некотором смысле противостоит открытие все новых языков и диалектов в разных регионах мира. Впрочем, рассчитывать на дальнейшее развитие этой обратной тенденции особо не приходится.

В настоящее время исчезновение языков осознается в качестве такого же требующего противодействия явления, как снижение биологического разнообразия. В рамках ЮНЕСКО действует специальная программа «Языки под угрозой исчезновения», цель которой – оказание поддержки языковым сообществам, правительствам и экспертам.

Насколько действенными окажутся меры по сохранению языкового разнообразия, сказать трудно. Это во многом зависит от выбора этноса, говорящего на том или ином языке, а теоретически – даже от усилий одного-единственного человека (представьте себе появление сверхпопулярного фольк-исполнителя, возрождающего интерес к исчезающему языку у его носителей и формирующего его у других народов – вплоть до интереса к изучению этого языка). Кроме того, осознание ценности языкового разнообразия должно привести к фиксации исчезающих языков, а, возможно, и к попыткам создания своего рода языковых резерваций с добровольным проживанием в них. Как минимум одна такая резервация реально уже давно существует. Речь идет о закрытом для посещения гавайском острове Ниихау, который находится в частном владении и на котором гавайский язык является единственным средством общения для его примерно 250 обитателей.

А какой через сто лет видится ситуация на противоположном полюсе – среди крупнейших мировых языков, число говорящих на которых исчисляется сотнями миллионов человек?

Ответ на этот вопрос, конечно, в значительной степени зависит от демографических, экономических, социально-политических и культурно-идеологических факторов. Например, от того, будет ли по-прежнему подниматься волна глобализации или же этот процесс не в первый раз продемонстрирует свою циклическую природу и пойдет на спад. Даже без всяких катастроф это приведет к снижению мобильности населения, ослаблению экономической взаимозависимости, контролю за Интернетом («голубая мечта» немалой части элит в различных странах) и т. п.

Экстраполируя современные тенденции, можно, прежде всего, предположить, что английский язык и через сто лет сохранит свой статус важнейшего языка международного общения. Такому положению дел будут способствовать не только мировая роль крупнейших и крупных англоязычных стран (к числу которых, учитывая статус в них английского, будут относиться также Индия, ЮАР и Нигерия), но и специфические лингвистические достоинства структуры английского языка, делающие достаточно простым овладение им на элементарном уровне. Скорее всего, сохранится его роль как языка науки, культуры, дипломатии, мировой торговли и транспорта, и все это позволит преодолеть «антиглобалистское» негативное отношение к нему. При этом сам он в устно-бытовой речи может существенным образом дифференцироваться, но визуальная форма сохранит его единство.

Позиции китайского языка, о славном будущем которого рассуждают многие, вряд ли станут столь же сильными, как у английского, прежде всего, из-за иероглифической системы письменности, отказаться от которой китайцам будет очень трудно по причинам культурного характера, а также тоновой системы, непривычной для значительной части народов мира. Впрочем, распространенность китайского языка, скорее всего, будет расти с усилением Китая (если оно продолжится), так как этому способствуют простота этого языка на других уровнях его устройства и значительная открытость китайского общества. С японским языком и японской культурой дело обстоит диаметрально противоположным образом, в силу чего японский язык как был во второй половине XX в., так и останется сугубо локальным.

Имеются все основания предсказывать рост популярности и значимости испанского языка. Этот процесс уже начался, о чем свидетельствует, в частности, статистика вузовского набора. Рост числа носителей испанского языка, его экспансия в США, своеобразие и немалое богатство стоящей за ним культуры, экономический рост многих латиноамериканских стран, их демографическая мощь и, что немаловажно, очевидное нежелание носителей испанского общаться на других языках – все это в совокупности будет способствовать его распространению, как, возможно, и португальского. За французским и итальянским языками стоят вроде бы почти те же конкурентные преимущества (кроме демографии), но меньшее число говорящих и совокупная экономическая значимость, даже с учетом всего франкофонного мира, делают их более слабыми игроками.

Не самыми благоприятными представляются перспективы русского языка. Его конкурентные возможности ослабляют следующие факторы: демографическое неблагополучие русского этноса; готовность молодого поколения использовать другие языки; неблагоприятный на настоящий момент имидж России в мире, переносимый и на русский язык; великолепная и простая, но не воспринимаемая ленивым мировым сообществом графика; сложность для изучения на элементарном уровне. Структурный статус арабского языка (точнее, совокупности арабских диалектов), скорее всего, не изменится, предсказать же его будущую значимость довольно трудно. Роль немецкого языка в качестве языка «внутриевропейского» общения, скорее всего, ослабеет, если только не будут приняты специальные меры, что представляется проблематичным.

Языком межнационального общения в таких крупнейших многоязычных странах, как Индия и Нигерия, по всей вероятности, останется английский. Языковое будущее Индонезии и Филиппин, скорее всего, будет сопряжено с соперничеством английского языка с индонезийским и тагальским соответственно, а на Филиппинах, возможно, и с попытками возрождения испанского. В Индии крупнейшие местные языки сопоставимы по численности и культурному наследию, в связи с чем роль «официального вспомогательного языка» выполняет английский; схожей является и ситуация в ЮАР. Статус крупнейших языков Юго-Восточной Азии (вьетнамского, тайского, бирманского), скорее всего, существенно не изменится, но в случае усиления процесса глобализации явно будет усиливаться роль английского и, возможно, китайского. Знание французского языка во Вьетнаме вряд ли сохранится в сколько-нибудь значительном объеме.

Судьбы диалектов будут определяться противодействием двух тенденций: унифицирующим влиянием массовых коммуникаций, с одной стороны, и развитием местной идентичности и использованием диалектов как инструмента ее сохранения – с другой. Судя по нынешней динамике, в наиболее развитых странах вторая тенденция в результате сознательных усилий возьмет верх, а точнее, противостояние тенденций будет преодолено, и диалекты смогут не только сохраниться, но даже возродиться. Впрочем, здесь, как и в случае грамматики, прогноз затруднен разной скоростью развития процессов – на этот раз социолингвистических – в различных языках.

Формально-юридический статус языков в многонациональных и полиэтнических странах может быть каким угодно. Более того, могут быть придуманы новые обозначения, обусловленные социально-политической спецификой и ее идеологической рефлексией, но на реальное функционирование языков это не повлияет.

Конечно, повлиять может языковая политика, но надо понимать, что это именно политика, предполагающая идеологическое обоснование и в то же время являющаяся «искусством возможного». Как и всякая политика, она способна значительно ускорить или замедлить процессы языкового развития в той мере, в какой будет согласовываться с другими факторами политического развития или противоречить им. Так, борьба с русским языком в некоторых постсоветских странах (например, в Грузии) оказалась небезуспешной, прежде всего, в силу изменения объективных потребностей в его изучении, а сохранение чистоты корейского языка в КНДР очевидным образом обусловлено закрытостью страны. Аналогичная борьба за чистоту французского языка, имеющая долгую историю, при мягкой административной поддержке всецело зависит от состояния общественного сознания во Французской республике.