Будет ли распад еврозоны полезен для экономики? Едва ли, отвечает на этот вопрос экономист Андерс Аслунд в публикации на сайте Института мировой экономики Петерсона. В качестве примеров разрушительного воздействия распада валютного союза на национальные экономики Аслунд приводит опыт прошлых монетарных союзов на территории Европы, а также СССР. С распадом «зоны рубля» ученый был знаком не понаслышке. С 1991 по 1994 год Аслунд работал экономическим советником при правительстве РФ. Чему же учит нас опыт советского и других валютных альянсов?

Хорошие примеры

Безболезненным был распад Латинского (1865–1927) и Скандинавского (1873–1914) монетарных союзов. Первый включал в себя Бельгию, Италию, Францию, Швейцарию и ряд других стран, второй состоял из Дании, Норвегии и Швеции. Оба союза не подходят для сравнения с еврозоной, так как даже не имели единого центробанка или платежной системы – их объединяла лишь привязка к золотому стандарту.

Успешным можно считать опыт Чехии и Словакии, которые разделили крону сразу после распада Чехословакии в 1992 году. Развод произошел в середине февраля 1993-го и привел к легкому всплеску инфляции и незначительным перебоям в торговле. К счастью для двух стран, сразу после конца коммунизма еще не появилось финансовых инструментов, которые позволили бы инвесторам опасно спекулировать на курсе словацкой кроны к чешской (словацкая крона была дешевле).

Европейский экономический и монетарный союз вряд ли может почерпнуть что-то из вышеозначенных примеров, поскольку для него не существует внешней нормы для определения курса (как золотой стандарт), а кроме того, он является реальным валютным союзом с общей системой платежей (Target2) и центральным банком (ЕЦБ). При этом платежный механизм централизован в ЕЦБ и попросту развалится на части в случае распада союза из-за накопленных «неочищенных» взаимных обязательств между странами. Опыт подсказывает, что чем больше стран-участниц, тем болезненнее будет распад, а в еврозону, в отличие от Чехословакии, входят 17 участников. Ситуацию усложняет отсутствие законодательства о том, как должен происходить «развод», и неспособность европейского руководства принимать быстрые и компетентные решения.

Плохие примеры

К ним относятся империя Габсбургов, СССР и Югославия. Во всех трех случаях распад единого валютного пространства сопровождался гиперинфляцией. В свое время ее испытали Австрия и Венгрия, Югославия испытала ее дважды, та же судьба постигла 10 из 15 бывших советских республик в 1990-е.

По официальным данным, после распада «зоны рубля» в бывшем Советском Союзе выпуск в среднем упал на 52%, спад в странах Балтии составил 42%. Пять постсоветских стран (Грузия, Киргизия, Молдавия, Таджикистан и Украина) до сих пор не достигли ВВП уровня 1990 года по паритету покупательной способности, посчитал Всемирный банк. Экономики Австрии и Венгрии «отходили» от гиперинфляции 1920-х годов около четверти века.

Казалось бы, со времен Габсбургов утекло много воды, а страны СССР и Югославия вдобавок к разводу валют переживали еще и системный сдвиг от социализма к рынку, однако Аслунд считает, что этим можно объяснить только часть экономического спада в постсоветских республиках. Для сравнения с СССР можно взять данные по Болгарии и Румынии, которые находились примерно на том же уровне развития и также пережили переход от социалистической экономики к капитализму, но сохранили свои валюты. Согласно официальной статистике, ВВП Болгарии упал на 33%, Румынии – на 25%. Таким образом, эффект распада «зоны рубля» в 1992–1993 годах стоил бывшему Советскому Союзу дополнительные 20–25 процентных пунктов ВВП спада, делает вывод Аслунд.

Развод советских республик по сравнению с той же Чехословакией оказался затянутым, и, чем дольше он тянулся, тем тяжелее были последствия. Центральные и периферийные республики стремились сохранить валютный союз даже тогда, когда это было уже невозможно из-за политических разногласий. Это привело к катастрофе, когда конкурирующие центробанки печатали одну и ту же валюту, провоцируя гиперинфляцию.

При чем тут современная Европа?

У Советского Союза как монетарного союза и еврозоны много общего, считает Аслунд. И там, и там существовала или существует централизованная платежная система, которая накапливает дисбалансы. В советском случае она оказалась парализована, после чего потерпела крах, затруднив платежи и торговлю в течение длительных периодов времени.

У всех советских республик были значительные дефициты по счету текущих операций с Россией. До коллапса «рублевой зоны» в сентябре 1993 года Россия финансировала их все. В 1992 году кредиты России бывшим советским республикам составляли 9,3% ее ВВП. Формально от этого выигрывали республики-должники (от 11% ВВП в Белоруссии до 91% в Таджикистане), однако в реальности поток денег в донорские страны привел к гиперинфляции. Они были обременены крупными долгами России, которые потом списывались либо выплачивались в течение многих лет.

Ряд экономистов заметили подобные дисбалансы и в платежной системе еврозоны. Как писал Мартин Вольф на страницах Finacial Times в мае прошлого года, в Европейской системе центральных банков в последнее время накопились взаимные требования национальных центробанков друг к другу. Только на месте России как главного кредитора советских республик находится немецкий Бундесбанк, а главными должниками выступают страны PIGS. Симметрия между дефицитом счета текущих операций в периферийных странах и чистыми требованиями Бундесбанка к другим ЦБ наметилась в 2008 году, когда кризис «осушил» частный финансовый сектор в более слабых экономиках, писал Вольф.

Еврозона в случае своего развала пойдет по «плохому» пути, полагает Аслунд, а это, как учат нас примеры прошлого, означает глубокую рецессию, всплеск инфляции и «потерянное двадцатилетие» для ряда стран, не говоря уже о возможных социальных взрывах и даже обострении вооруженных конфликтов (как в Югославии). В чем-то нынешняя ситуация даже сложнее, чем 20 лет назад, когда распалась «зона рубля»: финансовая система стала намного сложнее, что углубляет негативные экономические эффекты, а современные европолитики в чем-то даже уступают советскому руководству. Как пишет Аслунд, «хотя посткоммунистические деятели не были очень даровитыми экономистами, они действовали быстро по сравнению с тем, как принимаются решения в ЕС».