Газета "Наш Мир" br> Нас учат: «Не будь как все!», но не дают быть собой, нас
призывают: «Говори, что думаешь!», но запрещают думать, нас уверяют:
«Всё в твоих руках!», но связывают руки. Нам внушают, что счастье можно
найти под крышкой кока-колы, что жизнь — это погоня за удовольствиями,
а деньги — мерило всего. Нас воспитывают агрессивными потребителями,
штампуя всех по одному лекалу, сформированному по запросам рынка. Для
нас разработали целую «науку покупать», с помощью детского маркетинга
приучив к шопингу с пеленок, и мы верим, что мир — это супермаркет,
в котором можно купить всё, что продаётся, и продать всё, что
покупается.
Но в гонке потребления нет победителей, в ней все проигравшие.
Мы стали приложениями к своим гаджетам и заложниками собственных вещей,
наши сны похожи на рекламные ролики, а дневниковые записи — на список
желательных покупок. За нас мечтают маркетинговые службы, а ловцы
человеков — маркетологи — знают нас больше, чем мы сами. Все
мы подсчитаны ими, изучены, взвешены и найдены легкими. Они упаковывают
наши грезы в красочные рекламные буклеты, набитые отелями, курортами
и вечеринками, местами, где обязательно нужно побывать, блюдами, которые
нужно попробовать, и эмоциями, которые мы обязаны испытать.
Мы разучились говорить на отвлеченные темы, за обедом обсуждая меню,
на прогулке — чужие наряды, в путешествиях — комфортабельность отеля.
«Из ничего человек снова возвращается в ничто, мрачный день смерти вдруг
уничтожает цветущую жизнь, и от человека остается лишь одно пустое
имя», — доносится через века голос неизвестного римлянина, выбившего эти
слова на камне. А что останется от нас? Анкеты покупателей? Надписи
на футболках? Статусы в соцсетях?
Индустрия развлечений — это тоталитарная секта, на воротах которой
написано: «Оставь себя, всяк сюда входящий». «Звездный» конвейер плодит
нам кумиров, заставляя следить за каждым их шагом, проживать их жизнь
вместо своей. И не важно, слушаем ли мы музыку, смотрим ли фильмы,
читаем ли журналы — главное, чтобы были в курсе последних сплетен
шоу-бизнеса. Большими заголовками нам выкрикивают о «звездных»
адюльтерах, развешивают на рекламных щитах грязное белье, — и нет
закона, спасающего от преследования настырных «звезд»! Диктатура глянца
убивает не только души: обезумевшие фанатки прыгают из окон, подростки
вскрывают вены, а искалеченным, изуродованным судьбам несть числа.
Не пора ли открыть памятник жертвам гламурного фашизма? Выставляя личную
жизнь на страницах СМИ, нам отводят роль дворни, подглядывающей
за барами в замочную скважину. Мы знаем о голливудских актерах больше,
чем о соседях по лестничной клетке, и их жизнь кажется нам интереснее
собственной. Мы уже не ходим в гости, проводя вечера у телевизора, и нам
милостиво приоткрывают двери своих особняков, дозволяя помечтать,
посудачить, прикоснуться к «красивой» жизни с той стороны экрана, чтобы
на мистическом уровне питаться нашим тайным поклонением и завистью.
Заражаясь жизнью на камеру, мы и сами путешествуем, гуляем, танцуем,
смеемся, встречаемся с друзьями и занимаемся любовью только для того,
чтобы потом выставить фото в Интернете. Перенимая кривлянье «звезд»,
мы множим лживые фотоулыбки и виртуализируем свою жизнь, дорисовывая
ее в фотошопе. Вместо того чтобы ловить мгновение, мы его убиваем, ведь
нам внушили, что главное не жить, а позировать, не быть, а казаться.
Современная психология граничит с психиатрией, а советы модных
психоаналитиков напоминают записки из сумасшедшего дома. Они учат
общаться с тем, кто полезен, любить того, кто выгоден, расставаться
с тем, кто отслужил свое. В семье вести себя как на работе, в любви —
как на рынке, в офисе — как на войне; не уступать, не поддаваться,
стоять на своем, ничего не слышать, не видеть, не говорить. Нам внушают,
что курсы актерского мастерства нужны не только актерам, и, превращая
жизнь в дурной театр, учат лицедействовать с друзьями, любимыми и даже
с самими собой. Примеряя на себя придуманные образы и модели поведения,
которые сидят на нас, как «испанский сапог», мы превращаемся
в эмоциональных обрубков, неспособных на чувства. Мы следуем журнальным
советам, свято веря, что их авторы знают то, чего не знаем мы, и живем
по готовым рецептам счастья, донашивая судьбу с чужого плеча. Мы говорим
фразами из кинофильмов, шутим остротами радиоведущих, одеваемся, как
велит мода, и не понимаем, почему делаем так, как нас учат глянцевые
евангелия, и всё равно глубоко несчастны.
Нам страшно остаться наедине с собой, мы гоним мысли, как непрошеных
гостей, и не доверяем собственному мнению, мы больны особой формой
«эгофобии», боязнью самих себя. Нам кажется, что, отбросив бренды,
музыку, фильмы, гороскопы, модные книги, ресторанные меню, клубные
вечеринки, газетные заголовки, аватары и ники, — мы потеряем себя,
оставшись голыми и безликими. Мы верим, что маска, которую на нас
надевает общество, это и есть наше лицо.
Нас травят масскультом, вызывающим массовый психоз, примитивной
музыкой, бессвязной и обрывочной СМС-литературой, живописью,
напоминающей тесты Роршаха, нас пичкают театром маразма и трехмерным
кинематографом с плоским сюжетом, заставляя искать подтекст там, где нет
и прямого смысла. Нас кормят фаст-артом, забивая головы чит-бургерами,
которые пишутся быстрее, чем читаются, и фильм-бургерами, которые
забываются прежде, чем закончатся финальные титры. В современном
искусстве нет места психологии и человеческим отношениям, всё сведено
к голому немотивированному «экшну», действующие лица которого — плоские,
как герои компьютерных игр. Иллюзия жизни проецируется на реальность,
и мы сами становимся бесчувственными и пустыми, как киногерои нашего
времени, со сбитыми нравственными ориентирами, словно компасы
со сломанными стрелками. Искусство учит? Современное — калечит, делая
нас моральными дальтониками, не различающими, что такое хорошо, а что
такое плохо. «Народ, — говорил Мао, — это чистый лист бумаги, на котором
можно рисовать любой иероглиф». А может, мы — белый экран, по которому
можно показывать любое кино?
Телевидение вошло в нашу плоть и кровь, превратив в Homo Video.
Телевизор стал внешним мозгом, сделав нас беспомощными без телеповодыря.
Он услужливо предлагает набор удобных мировоззрений, и если раньше
мы спорили, потому что имели противоположные мнения, то теперь — потому
что смотрим разные телешоу. Инакомыслие полыхает в кострах
инквизиционных СМИ, которые выжигают иное мнение в зародыше. Проще
говорить с телевизором, чем дискутировать с тем, кто проводит свободное
время перед экраном: любые доводы, любые логические объяснения — это
дом, построенный на болоте, ведь СМИ разрушают саму способность мыслить,
деформируя мозг и атрофируя фантазию. Воображение давно стало
атавизмом, пережитком прошлого, недоступным человеку-телезрителю: мысли,
как волки, обложенные красными флажками, не могут вырваться за границы
телевизионных клише.
Но молодые бунтуют, они чутки к грубым телевизионным приемам
и способны сопротивляться. Только им не уйти от расставленных сетей
мировой паутины, где все мы — легче пустоты. Спасаясь от одиночества,
мы еще больше погружаемся в него среди сетевых друзей, интернет-флирта
и виртуальных дел. Интернетовский каток утюжит не хуже телевизионного.
И дело не в тотальном контроле социальных сетей или прозрачности
почтовых ящиков — кому мы интересны? — а в обилии ненужной информации,
накрывающей девятым валом, в миллионах картинок, фотографий, стихов,
сплетен, статей и новостей, в миллионах лиц, среди которых теряешь свое.
Впрочем, наша жизнь виртуальней Интернета. Свобода выбора
не предоставляет выбора: за нас решают, кем и с кем нам быть, что
говорить, куда идти и зачем жить. Нам закладывают в голову мысли, словно
компьютерные программы, и нажатием кнопки стимулируют суррогативные
телеэмоции. Наши пророки лживы, а кумиры бездарны, мы живем
в антиутопии, в мире, о котором пророчествовали фантасты, а за окном
у нас — бесконечный 1984 год. Мы и сами не знаем, кто мы: то ли рабы
свободы, то ли свободные рабы. Мы грезим наяву, а живем понарошку.
И умираем, так и не родившись.
|