Газета "Наш Мир" Журналист телеканала Russia Today, сделавшая эксклюзивное интервью с президентом Сирии, рассказала RFI о подготовке и организации съемки, трагедии Башара Асада, терактах в Дамаске, сторонниках и противниках режима, страхе фундаментализма, а также о том, что почему нужно слушать обе стороны.Прежде всего, Софико подчеркнула, что ее главным впечатлением во время ее поездки в Дамаск стали сами сирийцы (не сторонники и не противники Асада), которые стали заложниками этого конфликта, потому что им некуда бежать. RFI: Как удалось получить интервью с Башаром Асадом? Нужно ли было подписывать какие-то особые документы? Была ли цензура?
Софико Шеварднадзе: Мы пытались получить интервью, практически, с первого дня конфликта. Нам не отвечали. Буквально 6 месяцев назад, в Москву с неофициальным визитом приехала женщина, которая возглавляет министерство СМИ Сирии. Мы брали у нее интервью и попросили нам помочь, посодействовать взять интервью с Башаром Асадом. Мы сказали, что были бы готовы вылететь в Сирию в любой момент. Потом мы ничего от них не слышали. Где-то месяц-полтора назад, нам позвонили из администрации и сказали, что если мы все еще готовы вылететь в Сирию, то они готовы нам дать интервью.Когда мы туда прилетели, первое, что мы сделали – поехали в администрацию президента, встретились с его пресс-секретарем: она бывшая ведущая Аль-Джазиры, бывшая звезда Аль-Джазиры, которая теперь работает пресс-секретарем Асада (Луна Чебель - прим.ред.). Она нам выдала контракт. Этот контракт появился после того, как Асад дал интервью Барбаре Уолтерс с телеканала ABC. У Барбары Уолтерс не было никаких ограничений, она ему задавала очень много вопросов, они записали около 1,5 часов материала. Но, как они говорят, затем она смонтировала это таким образом, что Асад и его ответы были сильно искажены. Опасаясь этого, они решили давать каждому журналисту, кто у него берет интервью, контракт на подписание.Например, нам нужно было бы взять у него час, интервью. Но если мы берем час, то потом я должна была бы сидеть с пресс-секретарем на телевидении и монтировать, идя на компромисс с ней, хронометраж интервью, которое вышло бы у нас в эфире. Или же я могла записать ровно тот хронометраж, который выйдет у нас в эфире, и мы подписываем контракт, что это выйдет ровно так, и мы не будем это монтировать. Поэтому я решила, что лучше было записать 26 минут ровно (а это наш хронометраж) и не монтировать его ни с кем, чем рисковать тем, что интервью потом при компромиссе получилось бы не совсем тем, которого нам хотелось бы. Там был еще один пункт, где говорилось, что мы можем задавать только те вопросы, которые мы согласуем с ним. Но после того, как мы начали переговоры, я сказала: «Вы же понимаете, что я не могу ему задать ни один такой вопрос, на который он не может ответить. Я только могу задавать вопросы, а он – отвечать. В любом случае, он знает про это больше, чем я».Мы сошлись в том, что мы не будем ему показывать вопросы, но они потом меня попросили хотя бы дать им темы, которые мы будем затрагивать. И мы это сделали – мы им переслали по е-mail просто темы: переговоры с оппозицией, Сирия в войне, Турция, Иран, Кувейт, Саудовская Аравия – просто по темам прошлись, и все. И действительно, когда мы пришли во дворец записывать интервью, все пошло по плану. Мы записали ровно 26 минут, и эти 26 минут перегнали в Москву потом. — Какое впечатление на вас произвел Башар Асад?
— До интервью у меня с ним было 10-15 минут, мы остались вдвоем в кабинете. Конечно, он меня удивил: это человек образованный, начитанный. Ни на минутку не сумасшедший арабский лидер, условно говоря, как Каддафи. Мне кажется, что вообще Асад – это такая человеческая трагедия мужчины, который никогда, в принципе, не хотел стать президентом. Поэтому его выбор – это то, что у него нет выбора. В принципе, у него его никогда и не было. Поэтому, когда западные лидеры ему говорят: «Иди в отставку, мы гарантии даем» - это смешно. Потому что, если бы даже он хотел уйти – ему некуда идти. Кроме, может быть, Ирана, но не факт, что Иран не будут бомбить через 6 месяцев. Это раз. А во-вторых, это человек, который точно сделал выбор, что он либо умрет с этим, либо нет. Это, как рак. Либо ты его побеждаешь, либо ты с этим умираешь. Например, его дети (у него маленькие дети – 9 лет, 6 и 7) до сих пор ходят в публичную школу в Дамаске. Он этим подчеркивает, что они никуда не бегут.— Несколько месяцев назад была неподтвержденная информация, что жена Башара Асада, Асма Асад, находилась в Москве. Когда ты говоришь, что ему некуда бежать…
— Во-первых, российский МИД неоднократно выступал с заявлением, что убежища мы не собираемся Асаду давать – это раз. Во-вторых, жены в Москве никогда не было, это не соответствует правде. Она на сегодняшний день находится в Дамаске вместе с ним и со своими детьми. И мы это видели. Все, кто живет в Дамаске, этот факт не оспаривают, даже те, кто не любит Асада. — Общались ли вы в Дамаске с представителями оппозиции и было ли у вас время увидеть сам Дамаск? Может быть, не боевые действия, но…
— С представителями оппозиции я не общалась, но я общалась с людьми, которые не работают в администрации президента. Я просто выходила на улицу, ходила на рынок, просто общалась с людьми. Даже те люди, которые, в принципе, не любят Асада (никто не отрицает, что сам конфликт начался потому, что они были недовольны Асадом и хотели реформ, хотели смены власти по-хорошему), в их понимании, те люди, которые на сегодняшний день борются на стороне Свободной сирийской армии, это фундаменталисты. Они очень боятся, что когда не будет Асада, его армия распадется, во главе страны станут фундаменталисты, заставят их же надеть паранджу и смотреть на религию теми глазами, которыми смотрят они.Можно все, что угодно, сказать про Сирию, но Сирия ни на минуту не профундаменталистская страна. Сирия всегда была очень светским государством, и все знают, что это было место, где уживались хорошо разные религиозные и этнические группы. Некоторые даже говорят, что Асад уже давно хотел уйти (это не факты, это то, что люди говорят, это мои личные наблюдения), но ему не дают, потому что говорят, что если он уйдет, то тем христианам и алавитам, которые там живут, просто придет конец после того, как не станет Асада.Я видела собственными глазами, как в Дамаске с первого же дня по 3-4 раза происходили теракты. Я видела теракт, который произошел буквально в 200 метрах от меня. Второй раз, когда я вышла в город, именно в тот момент закончились уроки в школе, и на улицу вышло очень много маленьких красивых детей в голубых рубашках. Они заполнили улицы (я их фотографировала), и я поняла, что именно в этот момент буквально в соседнем районе произошел теракт, и 11 таких мальчиков умерли. Говорить, что там все черное или белое – сложно, там все перемешано, много оттенков серого. Мне кажется, что стоит услышать обе стороны.— Башар Асад называет оппозицию группой террористов, которую спонсирует Запад. Что же там происходит?
— Сложно сказать. Мне кажется, что страна раскололась надвое. Весь конфликт пошел совсем не по тому сценарию, по которому хотели бы сами сирийцы, потому что они изначально не хотели никакой войны, никакой эскалации, никаких жертв. Но все, что началось, привело к тому, к чему привело. Говорят, что финансирование этих террористических групп, которые содействуют Свободной сирийской армии, беспрецедентно. Я спросила у Асада, есть ли у него доказательства того, что эти люди финансируются западными спецслужбами, он сказал, что доказательств нет. Но все твердят о том, что эти деньги идут из Катара и Саудовской Аравии. Многие говорят, что дело не в Асаде, а они хотят просто Сирию, а многие говорят, что дело и в Асаде, и в Сирии, что они хотят и того, и другого вместе. Потому что, с одной стороны, Сирия – это такой лакомый кусочек, а с другой стороны – это персональная месть Асаду и его отцу. Конечно, они бы хотели и того, и другого.
|
