Это затруднительное положение, в какое ученые попадают часто, поскольку они любят делиться своими результатами. В то же время, они осторожничают, потому что никому не хочется сначала сделать важное объявление, а потом заявить: «Нет-нет, не обращайте внимания».

На этот раз любопытный результат дал прибор марсохода, называемый SAM. «Мы получаем данные с SAM, и эти данные выглядят весьма интересно», - сказал главный эксперт по миссии марсохода Джон Гроцингер (John Grotzinger), когда я пришел на прошлой неделе в его кабинет, расположенный в Лаборатории реактивных двигателей НАСА в Пасадене, штат Калифорния. «Научная команда быстро анализирует эти данные по мере их поступления», - говорит Гроцингер. 

SAM - это нечто вроде миниатюрной химической лаборатории. Поместите в него образец марсианского грунта, скальной породы или просто воздуха, и он скажет вам, из чего этот образец состоит.

По словам Гроцингера, недавно они поместили в SAM образец грунта, и анализы показали нечто сногсшибательное. «Эти данные войдут в учебники истории. Выглядят они действительно здорово», - говорит он.

Гроцингер видит страдание на моем лице, видит, как я жду и надеюсь, что он скажет, наконец, в чем, черт возьми, суть их находки. Но он больше не дает мне никакой информации.

Почему Гроцингер не хочет поделиться своей сногсшибательной новостью? Главная причина – осторожность. Он со своей командой едва не попался однажды в такую ловушку. Когда прибор SAM проводил анализ образцов воздуха, ученым показалось, что в его составе был метан. А метан выделяют живые организмы, по крайней мере, здесь, на Земле. 

Гроцингер говорит, что они решили повременить с объявлением о новом открытии, поскольку хотели удостовериться, что проанализировали именно марсианский воздух, а не тот, что принес с собой марсоход со стартовой площадки на мысе Канаверал.

«Мы с самого начала знали о наличии такого риска, что воздух мог быть занесен из Флориды. Нам надо было уменьшить степень такого риска, и поэтому мы решили провести измерения заново», - говорит он. Они повторили анализы, и на сей раз признаки метана исчезли.

По словам Гроцингера, пройдет несколько недель, прежде чем он со своей командой будет готов к разговору о последней находке. Тем временем, он отмахивается от надоедливых репортеров, а возможно, и от приставаний руководства НАСА. Как любая крупная организация, НАСА очень хотела бы громко раструбить о важном открытии, особенно в момент, когда принимаются бюджетные решения. Ничто не дает больший успех, чем успех, гласит пословица. 

Химик из Стэнфордского университета Ричард Зэр (Richard Zare) понимает, в каком трудном положении оказался Джон Гроцингер. Он сам был на его месте. В 1996 году он входил в состав группы, сообщившей о находке органических веществ в метеорите с Марса, который упал в Антарктиде. Когда стало известно об этом открытии, это произвело огромную сенсацию, так как наличие органических веществ в скальной породе с Марса говорит о том, что там, по крайней мере, когда-то, была жизнь. 

«Тебя просто распирает от избытка чувств, и ты хочешь поделиться этой информацией. И ты очень расстраиваешься, понимая, что говорить об этом нельзя», - рассказывает Зэр.

Но не предусмотрительность ученого заставила Зэра воздержаться от объявления результатов. Во многих научных журналах существует такое правило: ученые не должны говорить о своих исследованиях до тех пор, пока не будут опубликованы их официальные результаты. Зэру пришлось придерживаться этого правила, поскольку он хотел, чтобы его статья была опубликована. 

Он не сломался и не рассказал даже своей семье. «Помню, мы сидели за обеденным столом, и я возбужденно объяснял жене Сьюзан и дочери Бетани, чем мы занимаемся», - говорит Зэр. Затем он ощутил то, что случается со многими родителями, когда они говорят со своими детьми. 

«Бетани взглянула на меня и сказала: "Передай кетчуп". Не все были взволнованы так же, как я», - вспоминает ученый. 

По его словам, ученые чем-то похожи на артистов. Поделиться тем, что они делают, - это важная причина, заставляющая их по утрам вставать с постели.

«Какой композитор стал бы сочинять музыку, если бы ему сказали, что никто и никогда его сочинения не услышит? Какой художник стал бы писать картины, знай он, что их никто, кроме него, не увидит? – говорит Зэр. – То же самое и с учеными. Огромная радость науки – это возможность поделиться ею. Вы хотите сказать: «Ну разве это не интересно? Разве это не круто?»» 

А пока нам придется жить в ожидании новостей о том, что же заставило ученых-марсоведов так заволноваться и обрадоваться.