Газета "Наш Мир" Высокая культура - это самосознание общества. Она включает в себя
произведения искусства, литературу, гуманитарное образование, эрудицию и
концепции, которые создают общие рамки и опорные сигналы для
образованных людей. Высокая культура - вещь непрочная, и выживает она
лишь в том случае, если в ее основе лежит чувство традиции, если она
получает широкое одобрение окружающих ее социальных норм. Когда эти вещи
исчезают, а происходит это неизбежно, на место высокой культуры
приходит культура подделок.
Подделки зависят от степени
договоренности между преступником и его жертвой, которые вступают в
сговор, дабы поверить в то, во что они не верят, и чтобы ощутить то, что
ощутить они не в состоянии. Существуют фиктивные убеждения, фиктивные
мнения, фиктивные знания и опыт. Есть также поддельные эмоции, которые
появляются, когда люди принижают формы и выражения, в которых могут
проявиться и укорениться настоящие чувства. Это доходит до того, что они
перестают осознавать и видеть разницу между истинным и ложным. Очень
важный пример тому – китч. Произведения искусства из разряда китча - это
не реакция на реальный мир, а фальшивка, призванная подменить его.
Однако их производитель и потребитель сговариваются и начинают убеждать
друг друга, что их чувства и ощущения от китчевого произведения глубоки,
важны и реальны.
Лгать может каждый. Нужно лишь намерение –
иными словами, заявление о чем-то с целью обмануть. Но подделка - это
ничто иное, как плод определенных усилий. Чтобы подделывать, нужно
участие людей, - и ваше в том числе. Поэтому в определенном и очень
важном смысле подделку нельзя замыслить и запланировать, хотя
осуществляется она путем преднамеренных действий. Лжец может
притвориться, что он потрясен, когда его обман будет изобличен, так как
он создал вокруг себя сообщество доверия, сам став его членом. Мне
кажется, что понимание этого явления неотъемлемо от понимания того, как
действует высокая культура, и как она может быть искажена.
Высокая
культура интересна нам по той причине, что мы интересуемся жизнью
разума, а жизнь разума мы вверяем институтам, потому что это
общественное благо и привилегия. Даже если жить такой жизнью в полной
мере способны лишь немногие, мы все получаем пользу от ее результатов в
виде знаний, технологий, правовых и политических понятий и толкований,
произведений искусства, литературы и музыки, которые пробуждают
человеческие чувства и эмоциональные состояния. Аристотель пошел еще
дальше, назвав размышление высшей целью человечества, а досуг средством
для занятий им. Только в размышлении, говорил он, должным образом
реализуются наши мыслительные потребности и желания. Кантианцы могут
сказать, что в жизни разума мы через мир средств проникаем в мир целей.
Мы оставляем позади рутину инструментальных рассуждений и попадаем в
мир, где идеи, артефакты и представления существуют ради себя самих, как
объекты внутренней ценности. И вот тогда к нам возвращается духовное
начало. Похоже, именно это имел в виду Фридрих Шиллер в своих «Письмах
об эстетическом воспитании человека» (1794 год). Аналогичные взгляды
лежат в основе германских романтических взглядов на образование и
воспитание: самообразование как цель образования и как основа
университетской учебной программы.
Жизнь разума имеет
собственные, внутренне присущие ей методы и дивиденды. Ее занимает
истина, красота и добро, которые между собой определяют объемы
рассуждений и цели серьезного исследования. Но каждая из этих целей
может быть подделкой, и одно из наиболее интересных событий в наших
образовательных и культурных учреждениях за последние полвека - это тот
размах, с которым фиктивная культура и фиктивная эрудиция вытесняют их
истинные разновидности. Важно спросить, почему.
Самый важный
способ расчистки интеллектуального пространства для поддельной эрудиции,
образования и культуры - это маргинализация понятия истины. Сначала это
кажется трудным. В конце концов, каждое высказывание, каждая дискуссия
по своей природе вроде бы нацелена на выяснение истины. Как к нам могут
прийти знания, если нам безразлична истинность того, что мы читаем? Но
это тоже просто. Существует способ ведения дебатов, в котором не
принимается во внимание истинность слов собеседника, поскольку главное
здесь продиагностировать эти слова, обнаружить, «откуда они берутся», а
также раскрыть эмоциональные, нравственные и политические позиции,
лежащие в основе данного выбора слов. Привычка «обходить сзади» слова
оппонента происходит от учения об идеологии Карла Маркса, которое
гласит, что в буржуазном обществе концепции, склад мышления и взгляды на
мир признаются и принимаются в силу их социально-экономического
предназначения, но не в силу их истинности. Так, ранние марксисты
отмахивались от идеи справедливости, которая рассматривает мир через
призму прав и обязанностей, и определяет права собственности и
обязательства во всем обществе. Они называли это образчиком буржуазной
идеологии. Идеологическая цель такой концепции – подтвердить «буржуазные
производственные отношения», которые с другой точки зрения можно
рассматривать как нарушение тех самых требований, которые заложены в
идее справедливости. Следовательно, идея справедливости вступает в
противоречие с самой собой и служит в основном для маскировки социальной
реальности, которую следует понимать иначе – как силы, в подчинении у
которых находятся люди, а не как права, на которые они претендуют.
Марксистское
учение об идеологии исключительно спорно, не в последнюю очередь из-за
того, что оно привязано к социально-экономическим гипотезам, в которые
никто уже не верит. Однако оно сохранено в работах Мишеля Фуко (Michel
Foucault) и прочих мыслителей, прежде всего, в его труде «Слова и вещи»
(1966 год), а также в его остроумных очерках о происхождении тюрем и
сумасшедших домов. Это активное упражнение в риторике, полное парадоксов
и исторических подделок, которое захватывает читателя неким игривым
безразличием к стандартам рациональной аргументации. Вместо аргумента
Фуко видит «дискурс», вместо истины он видит силу. По мнению Фуко, любой
дискурс добивается признания, выражая, подкрепляя и скрывая силу тех,
кто его ведет. А те, кто время от времени осознают этот факт, неизменно
оказываются за решеткой как преступники, или в сумасшедшем доме как
умалишенные. Каким-то необъяснимым образом сам Фуко избежал этой участи.
Фуко
со своей теорией низводит культуру до борьбы за власть, а эрудицию - до
некоего арбитража в бесконечной баталии между угнетаемыми и
угнетателями. Перенос внимания с содержания высказывания на силу,
которая его делает, ведет к эрудиции нового рода. Она полностью обходит
стороной вопросы истины и рациональности, и может даже отвергать эти
вопросы как идеологические по своему характеру.
Прагматизм
покойного американского философа Ричарда Рорти (Richard Rorty)
производит похожий эффект. В нем явное противопоставление идее
объективной истины, и философ приводит множество аргументов в пользу
того, что истина может быть предметом для торга, и что в итоге важно, на
чьей ты стороне. Если доктрина полезна в борьбе за освобождение твоей
группы, то ты имеешь полное право отмести в сторону все альтернативы.
Что
бы мы ни думали о Фуко и Рорти, нет никаких сомнений, что это были
умные авторы и настоящие ученые с четким представлением о
действительности. Они открыли дорогу к подделке, но сами не были
поддельными. Совсем не так обстояли дела со многими их современниками.
Задумайтесь над следующим предложением:
«Не просто ситуация
«в принципе» (та, которая занимает свое место в иерархии частных случаев
по отношению к определяющему случаю: в обществе, в экономике), не
просто ситуация «по факту» (является ли она доминирующей или подчиненной
на рассматриваемом этапе), но отношение этой фактической ситуации к
ситуации в принципе, то есть это самое отношение делает ситуацию
фактическую «разновидностью» «инварианта» - или господствующей структуры
совокупности.»
Или вот еще:
«Именно связь между
означающим и означающим допускает элизию, в которой означающее ставит
небытие в объектные отношения, используя значение «обратной ссылки»,
которая принадлежит значению, чтобы облечь его в желание, нацеленное на
то самое небытие, которое оно поддерживает».
Это слова
французского философа Луи Альтюссера (Louis Althusser) и французского
психоаналитика Жака Лакана (Jacques Lacan), соответственно. Эти авторы
выросли на революционных парижских дрожжах образца 1968 года и завоевали
поразительный авторитет, не в последнюю очередь, в Америке. Там в
научной литературе ссылки на них делались чаще, чем на Канта и Гете
вместе взятых. Однако совершенно очевидно, что эти предложения – полный
вздор. Своими претензиями на эрудицию и глубокие знания они запугивают
критиков и держат прочную оборону против их натиска. Они демонстрируют
особую разновидность академического новояза: каждое предложение
скручивается, как вросший ноготь – твердое, отвратительное, нацеленное
только на себя.
Фиктивный интеллектуал приглашает вас войти в
сговор в рамках его собственного самообмана, присоединиться к нему в
создании мира фантазии. Он гениальный учитель, а вы блестящий ученик.
Подделка это такая социальная деятельность, в рамках которой люди
совместно скрывают завесой ненужные реалии и подстрекают друг друга к
применению своей иллюзорной силы. Поэтому появление фиктивных идей и
фиктивной эрудиции в наших университетах не следует приписывать
какому-то явному желанию обманывать. Они появляются в силу сговора по
открытию пространства для пропаганды вздора. Вздор такого рода это
заявка на признание. Он умоляет ответить: «Боже, ты прав, это именно
так».
Несомненно следующее: если вы сделали научную карьеру,
тренируясь в распространении абсурдных заклинаний самозванцев и
мошенников, складывая их в непонятные предложения и фразы, которые в
равной степени вводят в заблуждение и их сочинителя, и их читателя, то
вы с возмущением отреагируете на все то, что я сейчас сказал.
Конечно,
можно утверждать, что расширение фиктивной эрудиции и фиктивных
концепций не имеют особого значения. Такие вещи можно удержать в стенах
университета, где им и место, и они не оказывают воздействия на жизнь
простых людей. Но когда мы задумываемся о высокой культуре и ее
значении, мы обычно думаем не об эрудиции и концепциях, а об искусстве,
литературе, музыке – о тех областях, которые лишь случайно могут быть
связаны с вузами, но влияют на качество жизни и на цели тех людей, что
находятся за пределами академических стен.
Последствия поддельной
культуры сравнимы с последствиями коррупции в политике. В мире подделок
интересы общества постоянно приносятся в жертву частным фантазиям, а
истины, которые могут обеспечить нам спасение, остаются неизученными и
неизвестными. Однако доказать это крайне трудно, и я после серии попыток
длиною в жизнь обнаружил, что нахожусь лишь в самом начале.
Это
отрывок из исследования, которое в полном виде публикуется в новом
электронном журнале Aeon, где ежедневно выходят материалы о культуре,
науке и новых идеях.
|
