Одна из причин того, почему Wells Fargo доверяют больше, чем любому другому крупному банку, заключается в том, что условный объем его деривативов является относительно малым. По состоянию на конец третьего квартала 2012 года, согласно отчетным документам JPMorgan, размер условной суммы составлял 72 триллиона долларов, что примерно в пять раз превышало объем всей американской экономики. Однако даже в случае с Wells Fargo цифры настолько огромны, что просто теряют всякий смысл. После этого кажущиеся гигантскими капитальные резервы Wells Fargo (напомним, они составляют 148 миллиардов долларов) предстают совершенно в ином свете.
Какой же риск берет на себя банк, осуществляя подобные торговые операции? Для каких клиентов он размещает сделанные ими ставки, после чего отстраняется от рисков, занимая совершенно противоположную позицию на рынке? Получается, что банк по сути действует как обычный агент, берущий комиссию. Какой риск при всех этих торговых операциях приносит своим клиентам Wells Fargo? Многие такие ставки зависят от обещаний клиентов выплатить Wells Fargo причитающиеся суммы в зависимости от того, как изменятся в будущем конкретные финансовые показатели. Но что произойдет, если кто-то из клиентов окажется банкротом? Сколько денег потеряет Wells Fargo, содействуя клиентам, которые не могут расплатиться по счетам?
Мы обратились с просьбой к сотрудникам Wells Fargo поговорить с кем-нибудь в банке насчет раскрываемой им информации, включая ту, что связана с торговыми операциями и деривативами. Они отказались. Вместо этого они попросили нас направить им вопросы в письменном виде, что мы и сделали.
В своем ответе сотрудники отдела Wells Fargo по связям с клиентами написали следующее: «Мы считаем, что раскрываемая нами информация по затронутым вами вопросам является исчерпывающей и убедительной». Отвечая на наши письменные вопросы о годовом отчете, представители банка просто отослали нас к самому годовому отчету. Например, когда мы спросили о торговых операциях банка, ответ от Wells Fargo был следующим: «Вам следует изучить наше исследование «рыночных рисков при осуществлении торговых операций» на страницах 80-81 главы «Исследования и анализ управления» годового отчета Wells Fargo за 2011 год».
Именно приведенные на этих страницах сведения вызвали у нас вопросы относительно различных категорий торговых операций банка. Когда мы предметно попросили Wells Fargo помочь нам определить объем рисков, связанных с торговыми операциями по содействию клиентам, представитель банка адресовал нас к тем же страницам отчета. Однако на этих страницах нет ответа на вопрос. Ниже приведена самая полезная информация о раскрываемой банком информации, связанной с торговыми операциями по содействию клиентам:
Для большей части торговых операций по содействию клиентам мы выступаем в качестве промежуточного звена между покупателем и продавцом. Например, мы можем оперировать финансовыми инструментами с теми клиентами, которые используют подобные инструменты для управления рисками. Для возмещения наших затрат по таким контрактам мы можем оперировать отдельными инструментами. Торговые операции по содействию клиентам могут также включать чистую прибыль, полученную от поддержания котировок ценных бумаг, по которым мы намерены поддержать ожидаемые позиции нашего клиента.
Банкиры и их юристы крайне осторожны в терминологии, используемой при написании годовых отчетов. Почему тогда они употребили слово «ожидаемые», говоря о позициях клиента в последнем предложении? Неужели Wells Fargo спекулируют, исходя из того, что их трейдеры «ожидают» от клиента вместо реагирования на уже совершенные клиентом действия? Используемый банком для ответа на наши вопросы жаргон лишь вызвал новые дополнительные вопросы.
Годовой отчет Wells Fargo полон схожих зашифрованных заявлений, однако в нем нет важной информации, необходимой для вкладчиков. В нем не приведено сведений о содействии торговым операциям клиента в случае развития событий по наихудшему сценарию, нет даже примеров того, что может потребоваться для ведения таких операций. Когда мы задавали прямые вопросы, например, «сколько денег потеряет Wells Fargo от таких трейдеров при различных сценариях?», сотрудники банка отказывались давать ответ.
Лишь небольшая группа людей публично выразила озабоченность торговыми операциями по содействию клиентам. Некоторые банковские эксперты скептически относятся с подобным торговым операциям, считая, что они скрывают огромные риски. Дэвид Стокман (David Stockman), который был главой федерального бюджета в администрации президента Рейгана, инвестбанкиром в Salomon Brothers и партнером частной фирмы Blackstone Group, называет большие банки «проводниками крупных торговых операций». Стокман настолько разочаровался в американской финансовой системе, что сейчас считается в некоторых кругах безумным еретиком. Однако он считается непревзойденным экспертом. Недавно в интервью корреспондентам онлайн-газеты The Gold Report он заявил: «Пусть они называют это содействием клиенту или собственнику, по сути это не имеет никакой разницы».
Сейчас банкиры и регуляторы могут игнорировать предупреждения о том, что деривативы содействия клиенту могут потянуть финансовую систему вниз как несостоятельные. Еще несколько лет назад они говорили то же самое о свопах кредитного дефолта и обеспеченных долговых обязательствах.
Предпоследняя остановка в нашем исследовании будет сделана на годовой раскрываемой отчетности Wells Fargo. Тут мы сталкиваемся с самым важным инструментом в банковской отчетности – справедливая стоимость. Этот вопрос вынудил Дона Янга (Don Young) после споров с Советом по стандартам финансового учета прийти к выводу о том, что банковской отчетности нельзя доверять. В банках остаются большие объемы активов и обязательств, включая деривативы, которые они должны учитывать в справедливой стоимости. Справедливо, не правда ли? Не стоит спешить с выводами.
Как и другие банки, Wells Fargo использует трехуровневую иерархию для отчета по справедливой стоимости своих ценных бумаг. Первый уровень включает ценные бумаги, которыми торгуют на активных, открытых рынках. Такая торговля не несет особой опасности. Для первого уровня справедливая стоимость просто отображает заявленную стоимость ценных бумаг. Если Wells Fargo размещает акции или обязательства на Нью-Йоркской бирже, справедливая стоимость будет равна цене бумаг на каждый день закрытия торгов.
Второй уровень вызывает большее опасение. Он включает более туманные понятия, такие как деривативы и обеспеченные закладными ценные бумаги. По таким бумагам открытые торги не ведутся, они продаются и покупаются скрыто, если продаются или покупаются вообще, и не указываются в рыночных операциях. По этой причине Wells Fargo используют иные методы для определения их стоимости, включая так называемые «методы оценки путем моделирования», такие как ценовая матрица. Справедливую стоимость на втором уровне бухгалтеры называют «приблизительным значением», определяемым компьютерными статистическими моделями и так называемыми доступными для наблюдения «параметрами». Так определяются цены схожих активов и иные рыночные сведения. Справедливая стоимость на втором уровне больше похожа на грамотную догадку.
Третий уровень просто пугающий. Оценки банка по третьему уровню «базируются преимущественно на методе моделирования с использованием большого числа предположений, которые невозможно отследить на рынке». Иными словами, по активам такого типа не просто отсутствуют данные по ценам, по которым они недавно были проданы, но и в принципе нет отслеживаемых данных для составления предположений, исходя из которых может формироваться цена. На третьем уровне используются самые диковинные инструменты, включая свопы кредитного дефолта и синтетические обеспеченные долговые обязательства, ставшие весьма популярными и применяемыми в период бума жилищного строительства. Именно такие инструменты использовались в балансовых ведомостях Bear Stearns, Merrill Lynch, Citigroup и многих других банков.
На третьем уровне справедливая стоимость определяется наугад, исходя из статистических моделей, исходные данные в которых «невозможно отследить». Вместо того, чтобы при определении приблизительной стоимости ориентироваться на данные рынка, банки ориентируются на собственные предположения и внутреннюю информацию. Справедливая стоимость на третьем уровне похожа на ничем не обоснованную догадку.
Кто-то, наверное, считает, что активы Wells Fargo находятся преимущественно в рамках первого уровня и лишь небольшая часть во втором. Ведь это обычный ипотечный банк, не так ли? Маловероятным кажется тот факт, что Wells Fargo перегружен вкладами третьего уровня, ведь предполагается, что регуляторы избавили банки от токсичных активов и вновь вернули их к жизни.
На самом деле лишь малая часть активов Wells Fargo находится на первом уровне. Большая их часть находится в рамках второго уровня, а умопомрачительная сумма в 53 миллиарда долларов (более трети капитальных резервов банка) относится к третьей группе. Все три категории включают и рисковые активы, которые в будущем могут потерять свою стоимость. Однако еще одна проблема, связанная с активами второго и третьего уровня, связана с тем, что банки могут наугад определять их стоимость, беря за основу исходную стоимость с учетом инфляции. Проверить точность объявленной стоимости не представляется возможным, и вкладчикам остается лишь доверять аудиторам и менеджерам банка. Тщательный анализ активов третьего уровня позволяет сказать о том, что погрешность при их определении может быть не более 15 процентов в любой конкретный момент, даже если рынок стабилен. Если подсчеты Wells Fargo настолько отличаются, по всей видимости, банк сидит на многомиллиардных скрытых убытках.
Wells Fargo в маленькой сноске мелким шрифтом на 133 странице годового отчета раскрывает информацию о том, что их активы третьего уровня включают «залоговые кредитные обязательства, базисная стоимость и справедливая стоимость которых составляет 8,1 миллиардов долларов по состоянию на 31 декабря 2011 года». По-английски это означает, что банк в отчетности указывает стоимость одного из самых сложных видов инвестиций (включающих комплексные займы компаниям) равную той, которую он сам за них заплатил («базисная стоимость»). Может быть, эти активы были приобретены один год назад? Может два года назад? А может быть, до кризиса 2008 года? Дон Янг находит забавным тот факт, что справедливая стоимость и базисная стоимость представляют одну и ту же величину. Он задается вопросом: «С учетом того, что процентные ставки гораздо ниже, чем многие ожидали, почему залоговые кредитные обязательства не выросли в цене?». Однако ему первому следует признать, что уж он-то должен молчать. Без дополнительной информации о том, что входит в комплексные займы, и когда они были взяты, внешние вкладчики не смогут определить реальную стоимость таких активов.
Бухгалтеры и регуляторы настаивают на том, что разделение вкладов на первый, второй и третий уровни лучше, чем просто обозначение исходной стоимости вклада. Используемая сейчас банкирами система позволяет использовать системы подсчета, разработанные ими внутри компании. Кто контролирует эти подсчеты? Аудиторы, которые зависят от банков, поскольку получают от них существенную прибыль и регуляторы, постоянно отстающие от реальности. Такой расклад подрывает доверие. А когда пропадает доверие, теряется и всякая уверенность в том, что банк говорит о перспективах для вкладчиков.
Вопрос, связанный с активами третьего уровня, не просто теоретический. Одна из главных проблем в период кризиса 2008 года заключалась в том, что ни банки, ни вкладчики не знали, чему именно доверять на третьем уровне, из-за чего их охватывала паника. На протяжении всего кризиса мы страдали от активов третьего уровня. Еще раз такого мы себе позволить не можем.
Имеется и еще один, более ужасный круг финансового ада. Он населен непонятными финансовыми монстрами, которые когда-то были известны как «структуры специального назначения». Они представляли собой получившие дурную славу структуры компании Enron, используемые ею для сокрытия долгов. С наступлением 21-го века техасская компания, специализирующаяся на торговле энергоресурсами, стала использовать эти недавно созданные структуры для получения займов и взятия на себя рисков, обязательства по которым не указывались в ее финансовых отчетах. Такие сделки получили название «внебалансовых» операций, поскольку сведения о них не указывались в отчетности Enron.
Представьте, что у компании есть доля (небольшой процент) в другой компании, сильно погрязшей в долгах. Первая компания вправе отказаться включать все активы и обязательства второй компании в свою балансовую ведомость. Представим, что мы приобрели акции IBM. Это не означает, что мы попадаем в зависимость от обязательств компании. Однако если мы приобрели такое количество акций IBM, которое позволяет нам реально контролировать компанию, или если у нас есть дополнительное соглашение, по которому мы берем на себя долги IBM, здравый смысл подсказывает нам, что мы должны рассматривать обязательства IBM как свои собственные. Еще десять лет назад многие компании, включая Enron, использовали структуры специального назначения, чтобы не руководствоваться здравым смыслом: они не указывали обязательства в балансовой ведомости, даже если контролировали компанию или имели дополнительное соглашение.
Структуры специального назначения были воскрешены как в фильме ужасов, только теперь они называются структурами с переменным долевым участием. Говоря на языке Уолл-стрит, сменилась только часть названия, тогда как идея осталась прежней. Крупные компании создают такие структуры для заема денег и покупки активов. Тем не менее, как и в случае с Enron, они не включают их в свои балансовые ведомости. Особенно остро эта проблема обстоит в банковской сфере: каждый крупный банк имеет существенные позиции в структурах с переменным долевым участием.
В конце 2011 года в Wells Fargo заявили об «активном и продолжительном сотрудничестве» со структурами с переменным долевым участием, общая доля активов в которых составила 1,46 триллиона долларов. Объявленный банком «лимит убытков» оказался гораздо ниже, хотя все еще значительным – чуть более 60 миллиардов долларов, что превышает объем ее капитальных резервов на 40 процентов. В банке заверяют, что вероятность таких потерь «крайне низка». Хочется верить.
Тем не менее, в Wells Fargo понимают, что даже эти невероятные цифры не отражают зависимость банка от структур с переменным долевым участием. В банке не берут во внимание некоторые структуры с переменным долевым участием. Во многом это объясняется теми же причинами, по которым Enron не учитывал свои структуры специального назначения: в банке заверяют, что его продолжающееся участие незначительно, что объем вкладов несущественен или мал, или что он не создавал либо не использовал такие сделки. (Wells Fargo не одинок: другие ключевые банки также избрали подход Enron по раскрытию отчетности).
Мы попросили Wells Fargo прояснить ситуацию с раскрытием своих структур с переменным долевым участием, однако его представители в очередной раз просто отослали нас к годовому отчету. Отдельно мы спросили о корректировках этих цифр, о которых объявил сам банк (в одной из сносок отчета Wells Fargo скрыто сообщается следующее: «показатели переменного долевого участия, которые мы используем, были пересмотрены с тем, чтобы скорректировать ранее объявленные цифры»). Но в банке об этих корректировках нам ничего не скажут. Ориентируясь на годовой отчет, невозможно определить, какие структуры с переменным долевым участием были задействованы и насколько существенны были корректировки.
Дон Янг называет структуры с переменным долевым участием «бухгалтерской уловкой, позволяющей избегать раскрытия информации и слияний». Совет по стандартам финансового учёта изменил правила отчетности, применявшиеся последние годы, однако новыми правилами, по словам Янга, стало легко манипулировать, так же как и старыми. Присутствие в балансовой отчетности Wells Fargo структур с переменным долевым участием «является сигналом о том, что 1,5 триллиона долларов ушли неизвестно куда».
Подобное раскрытие информации превращает даже такой предельно просто банк как Wells Fargo в совершенно непонятный для вкладчика. В финансовой отчетности любого крупного банка можно обнаружить несколько или все эти изъяны. Во многих банках ситуация обстоит еще хуже. Это просто недопустимая ситуация. Бывший член Совета управляющих Федерального резерва Кевин Уорш (Kewin Warsh) считает, что Совету по стандартам финансового учёта следует сообщить банкам, насколько непрозрачна их отчетность. «Банки должны предоставлять полную, взвешенную и точную отчетность о своих финансовых операциях, - заявил Уорш, - однако они не справляются с этой задачей».
После Великой депрессии 1929 года банки были прозрачны. Это было связано не с их простой финансовой структурой, а с тем, что отчетность банков была более откровенной и ясной. А ведь в ту эпоху были свои прототипы деривативов и структур специального назначения. Эта ясность объяснялась страхом перед последствиями. Как говорил Оливер Уэнделл Холмс-младший (Oliver Wendell Holmes Jr.), закон – это предупреждение о том, что будет сделано в суде. А законы широкой направленности тех времен давали судам полную свободу действий.
Финансовые махинации в то время было очень рискованным делом – за них можно было попасть за решетку. Банковское руководство опасалось за свою репутацию, которая могла бы быть подорвана в случае обвинений со стороны судей за совершенные деяния. Брокер Ричард Уитни (Richard Whitney), возглашавший Нью-Йоркскую фондовую биржу, был отправлен в тюрьму Синг-Синг в 1938 году за хищение средств. Глава National City Bank (предшественника Citibank) Чарли Митчелл (Charlie Mitchell), носивший прозвище «Золотце», был обвинен в уклонении от уплаты налогов и после Великой депрессии 1929 года стал первым из большого числа банкиров, представших в 1933 году перед известным сенатским комитетом Пекоры. Расследование Пекоры привлекло внимание общественности и помогло разработать исторические законы о банках и рынках ценных бумаг 1933-1934 гг. Тщательные проверки и постоянный страх перед обвинениями убедил многих банковских руководителей в необходимости прозрачного и понятного ведения своих дел. Возможно, они опасались последствий отказа от следования этим правилам.
С началом недавнего финансового кризиса государство дало новые дополнительные рычаги регуляторам, надзирающим за рынками. Некоторые эксперты говорят, что банковской системе нужно больше капитала. Другие призывают вернуться к закону Гласса-Стиголла или к дроблению крупных банков. Эти реформы могут помочь, однако ни одна из них не нацелена на решение проблемы отсутствия прозрачности или ее причин.
Исходной точкой для решения любого вопроса, связанного с банками, является реконструкция двух основ регулирования, созданных конгрессом в 1933-1934 гг. после Великой депрессии 1929 года. Во-первых, должен существовать понятный стандарт раскрытия информации для Wells Fargo и других банков: описание рисков понятными для вкладчика словами. Во-вторых, банковское руководство должно чувствовать реальный риск наказания за обман вкладчиков или иной вид мошенничества и злоупотреблений.
Обновление этих законов не требует свода сложных правил. Понятный режим раскрытия информации, существовавший с 1930-х годов, не требовал сложных правил. Не было таких правил и в системе правосудия.
До 1980-х годов банковских правил было не так много, но они охватывали широкий спектр. Регулирование осуществлялось по понятным стандартам. Коммерческим банкам не разрешалось участвовать в инвестиционной деятельности, от них требовали оставлять нетронутой значительную часть своего капитала. Банкирам запрещалось идти на чрезмерный риск. Не все финансовые учреждения следовали этим правилам, однако многих банкиров за это осудили и отправили в тюрьму.
С тех пор свод правил увеличился, споры о их соблюдении превратились в технический вопрос, а наказания стали незначительными и редкими. Ни один крупный банкир не оказался за решеткой по итогам кризиса 2008 года, лишь некоторые были оштрафованы. Выплаченные банками штрафы сопоставимы с размером их прибыли и бонусов. При анализе эффективности такой системы получается, что выгоднее действовать безрассудно с учетом сложной паутины регулирующих мер. С такой системой банкирам удобно оспаривать факт нарушения закона, даже если они не следуют духу этого закона.
Прошлым летом исполнительный директор по вопросам финансовой стабильности Bank of England Эндрю Холдейн (Andrew Haldane) заявил о необходимости реформирования системы международного финансового регулирования. Он сказал, что «сейчас для вкладчиков банки являются самыми настоящими черными ящиками». Однако регуляторы упрощают их задачу. Холдейн отметил, что соглашение о регулировании в финансовой сфере от 1988 года (соглашение Базель-I) насчитывало 18 страниц в версии для США и 13 страниц в версии для Великобритании. Правила раскрытия информации регламентировались пунктом всего в одно предложение.
Второе издание соглашение о регулировании банковской деятельности Базель-II, подписанное в 2004 году, насчитывало уже 347 страниц. Как сообщил Холдейн, проект нового соглашения Базель-III насчитывает 616 страниц. Положения американских законов о раскрытии банковской информации занимают еще больше страниц текста. В 1930-е годы банковские отчеты для Федерального резерва были объемом в 80 страниц. Все тот же Холдейн подчеркивает, что в 2011 году аналогичный квартальный отчет для Федерального резерва представлял собой крупноформатную таблицу с 2271 колонкой.
В законе Гласса-Стиголла от 1933 года, который Холдейн называет «самым влиятельным финансовым законодательным актом в 20-м веке», было всего 37 страниц. В отличие от него, в законе Додда-Франка от 2010 года 848 страниц. Он требует от регуляторов создания такого огромного количества новых норм и правил (которые в самом законе до конца не определены), что после полной кодификации его объем может вырасти до 30000 страниц. «По сравнению с законом Додда-Франка закон Гласса-Стиголла это просто мелочь», - говорит Холдейн.
А что если законодатели и регуляторы откажутся от попыток принятия подробных правил по факту, и вместо этого разработают общие нормы поведения до факта? Например, вспомните одну из самых острых баталий Додда-Франка из-за «правила Волкера», названного именем бывшего главы ФРС Пола Волкера (Paul Volcker). Это правило стало попыткой запретить банкам делать спекулятивные ставки, если они наряду с этим принимают застрахованные на федеральном уровне вклады. Идея проста: государство гарантирует безопасность вкладов, и поэтому банки не должны играть в азартные игры на деньги налогоплательщиков.
Но испытывая постоянное давление со стороны банковского лобби, конгресс написал очень сложные и путаные правила. Затем регуляторы запутали их еще больше. Они попытались предусмотреть все до единой нештатные ситуации. Прошло уже два с половиной года с момента принятия закона Додда-Франка, а правило Волкера так пока и не доработано до конца. К тому времени, как его оформят окончательно, это правило будет понимать лишь небольшая кучка партнеров из крупнейших в мире юридических фирм.
Конгресс и регуляторы могли написать простое правило: «Банкам не разрешается осуществлять «фирменные» трейдинговые операции на средства вкладчиков». И точка. А после этого регуляторы, прокуратура и суды могут заняться определением того, что означают такие «фирменные» трейдинговые операции. Они могут установить разумные и ограниченные исключения для отдельных случаев. Между тем, банкиры, думающие заняться практикой, которая может быть отнесена к этой категории «фирменных» трейдинговых операций, будут вынуждены рассматривать этот закон в том смысле, за который ратовал Оливер Уэнделл Холмс.
Законодатели могли бы принять столь же общие правила раскрытия финансовой информации, как сделал изначально конгресс, когда принял в 1934 году закон о ценных бумагах и биржах. Это заставило бы банки раскрывать все существенные факты без указаний, как это делать. Банкирам было бы предельно ясно - какие бы цифры они ни решили вставить в годовой отчет, судья в будущем может задать один простой вопрос: отчет полный, понятный и точный?
Стандарты доказательств для судебных преследований по мошенничеству с ценными бумагами можно и нужно перевести из категории умысла, что требует от обвинения пытаться залезть в головы банкиров, в категорию грубой неосторожности, поскольку это доказать проще, чем умысел, но труднее, чем халатность. Цель такого изменения состоит в следующем: надо лишить банкиров возможности прятаться за невразумительной юридической терминологией. Иными словами, даже если они нарушили закон не умышленно, и имеют некие технические оправдания своего поведения, их все равно можно привлечь к ответственности за действия, на которые здравый и рассудительный человек в их положении не пошел бы.
Высокопоставленных банковских руководителей надо поставить перед угрозой судебного преследования точно так же, как это бывает с бизнесменами из других областей экономики. Когда генеральный или финансовый директор берет ручку, готовясь подписать акт о том, что финансовые отчеты и меры контроля его банка точны и адекватны, он должен сделать паузу и задуматься о том, что среди последствий может быть и тюремный срок. Когда директорам банков и другим руководителям придется продумывать риски своей организации, раскрывать их, а затем ждать сурового наказания, если финансовая отчетность не будет соответствовать действительности, у нас начнет зарождаться культура ответственности и подотчетности.
Банку, стремящемуся соответствовать изложенным принципам, не надо будет публиковать отчет на 236 страницах, да еще и с приложениями. Вместо этого он сможет представить отчет раз в десять короче, чтобы читатель, прочитавший до конца годовой отчет Wells Fargo, мог продолжить чтение и дойти до конца. В идеале рядовой читатель должен понять из прочитанного, сколько его банк потеряет или приобретет при худшем сценарии развития событий, что произойдет, если цены на жилье упадут на 30%, или если правительство Испании объявит дефолт. А что касается деталей, банки смогут добровольно предоставлять информацию на своих вебсайтах, и у искушенного инвестора в таком случае на руках окажется достаточно конкретных фактов, чтобы решить, соответствуют ли действительности заявления и отчеты банка. Когда начинался финансовый кризис 2008 года, фонд Билла Экмана Pershing Square получил информацию о сложных ипотечных кредитах и создал в открытом доступе развернутую ведомость с таблицами, где наглядно показал риски различных продуктов и институтов. Банки, стремившиеся вернуть доверие инвесторов, тоже могли опубликовать данные, чтобы Экман и ему подобные руководители получили возможность проверить свои общие отчеты о рисках.
Что это, просто фантазия? Те изменения, которые мы сегодня изложили, будут несомненно трудны с политической точки зрения. (А что сегодня просто?) Но перед лицом мощного давления банкиры с готовностью пойдут на важную сделку: если они согласятся на реальный принудительный контроль, правила будут проще, а нормы гибче.
В конечном итоге эти изменения пойдут на пользу самим банкам. Им надо убедить самых искушенных участников рынка, таких как инвестор Билл Экман, что в них снова можно вкладывать деньги. Иначе им и дальше придется с тревогой думать о том, кто станет следующим JPMorgan или следующим Lehman Brothers.
Банки предоставляют «тонны отчетности», отмечает Экман. В любом годовом банковском отчете множество страниц и деталей. Это относится и к Wells Fargo. Однако страшит то, «чего ты не в состоянии предусмотреть». В колоссальных трейдинговых позициях по деривативам, например, «невозможно понять, правильно все делает банк или нет», говорит Экман. «Это вопрос веры».
Сочетание ясной и простой отчетности и более жесткого контроля поможет навести порядок в системе, как это было в 1930-е годы. Акционерам будет понятнее бизнес банков, а у менеджеров появится стимул заниматься своим делом более этично. Огромные нравственные провалы на Уолл-Стрит возникли отчасти из-за того, что правила отчетности помогали банкам сохранять свою непрозрачность. Сегодня их адвокаты говорят не о том, насколько ясны и содержательны банковские отчеты, а о том, не переступают ли они грань закона. Если банковские управляющие будут сталкиваться с реальными последствиями своих действий при предоставлении неполной и неточной информации, они будут стараться делать отчетность предельно ясной и простой.
Наверное, в этом темном царстве, где утрачено доверие искушенных инвесторов, все-таки есть луч надежды. Разочарование элиты и возмущение народа может способствовать переменам. Без такого сплочения общества все мы останемся в темноте, не понимая банки и не доверяя им. И процесс гниения продолжится.
Профессор Фрэнк Партной преподает право и финансы в Университете Сан-Диего. Он автор книги «Wait: The Art and Science of Delay» (В ожидании: полезное искусство промедления). Джесси Эйсингер – старший репортер ProPublica, обозреватель службы финансовых новостей Dealbook в редакции New York Times.
