Но внешние проявления оказались обманчивыми. Такой незначительной проблемы (по крайне мере по масштабу), как Кипр, в сочетании с немыслимым уровнем некомпетентности «тройки» (Европейская комиссия, Европейский центральный банк и Международный валютный фонд), оказалось достаточно, чтобы сделать из мухи слона.

Тогда как рынки оставались спокойными, кипрская проблема в полной мере продемонстрировала политическую катастрофу, которую спровоцировал кризис еврозоны: Европейский Союз распадается изнутри. Нынешний кризис доверия европейцев относительно Европы гораздо более опасен, нежели возобновившееся беспокойство рынка, поскольку доверие не может быть восстановлено очередным вливанием ликвидности со стороны ЕЦБ.

Старый политический порядок Европы строился на конкуренции, недоверии, борьбе за власть и, наконец, войне между суверенными государствами. Он рухнул 8 мая 1945 года и был заменен на систему, основанную на взаимном доверии, солидарности, верховенстве закона и компромиссе. Но поскольку кризис подрывает эти основы, доверие уступает место недоверию, солидарность поддается старым предрассудкам (и даже новым, таким как ненависть бедного юга к богатому северу), а компромисс подавляется диктатурой. И Германия снова оказывается в центре процесса распада.

Все потому, что Германия, признанная самой сильной экономикой ЕС, применяла стратегию по преодолению кризиса еврозоны, которая работала в стране в начале этого тысячелетия, но в абсолютно других внутренних и внешних экономических условиях. Для проблемных государств Южной Европы немецкое сочетание жесткой экономии и структурных реформ оказывается фатальным, потому что решающие третий и четвертый компонент ‑ облегчение долгового бремени и экономический рост – полностью отсутствуют.

Это всего лишь вопрос времени, когда одна из стран, страдающих от крупнейшего европейского кризиса, выберет правительство, которое больше не будет поддаваться диктату жесткой экономии. Даже сейчас, когда приходит время выборов, национальные правительства более или менее открыто обещают защитить своих граждан от Европы, поскольку Германия следит за тем, чтобы жесткая экономия и структурные реформы занимали свое почетное место среди мер по преодолению кризиса.

Спор о том, что «чересчур жесткое отношение» необходимо южной Европе, потому что в противном случае там бы ничего не изменилось, был урегулирован. Отношение действительно было очень жестким, оно привело к быстрому экономическому спаду, массовой безработице (более 50% молодого населения) и к затянувшемуся ухудшению бюджетных показателей, вызванному повышением стоимости обслуживания долга. Действительно, все страны-члены еврозоны в настоящее время переживают период слабого экономического роста, если не рецессии.

Чего хочет Германия? Немецкая Европа не будет работать, а правящему политическому классу страны не хватает как мужества, так и решимости придерживаться курса европейской Германии. Итак, хочет ли Германия укрепить валютный союз и тем самым сохранить ЕС, или она позволит себе неточность и узость взглядов, чтобы ускорить разрушение фундамента Европы?

В условиях этого кризиса намерения уступают место действиям (или их отсутствию). В The International Herald Tribuneнедавно процитировали Уинстона Черчилля: «Недостаточно делать все возможное, иногда мы должны делать то, что требуется». Именно это в настоящее время важно и для Европы, и для еврозоны.

Уже давно понятно, что должно быть сделано. Цена выживания валютного союза, а вместе с ним и всего европейского проекта, – это большая сплоченность: банковский союз, фискальный союз и политический союз. Тем, кто выступает против этого из-за страха перед всеобщей подотчетностью, финансированием богатыми странами бедных и потерей национального суверенитета, придется смириться с ренационализацией Европы – а значит и с ее уходом с мировой арены. Никакая другая альтернатива – как и, конечно, статус-кво ‑ не сработает.

Доподлинно известно, что продолжающийся кризис либо уничтожит ЕС, либо приведет к политическому союзу, и что без солидарно принятого решения по поводу существующей задолженности и взаимной частичной ответственности по новым задолженностям евро не удастся сохранить. Такие меры сделают неизбежной передачу суверенитета. Готова ли Германия – или Франция – на это пойти?

Настоящий кризис ЕС и валютного союза не финансовый, а политический – или, чтобы быть более точным, это кризис руководства. Узость взглядов, отсутствие мужества и целеустремленности налицо во всех столицах Европы, и особенно в Берлине (как со стороны правительства, так и со стороны оппозиции).

Европейские национальные политики регулярно критикуют ЕС за отсутствие демократической легитимности, но и они несут некоторую ответственность за это. Или неужели про-европейцы теперь настолько малодушны и подавлены, что они предпочитают передать бразды правления антиевропейским популистам и националистам? Это стало бы катастрофой, потому что кризис зашел слишком далеко, чтобы его можно было решить технократическими мерами.

Германия готовится к национальным выборам, в которых ‑ так же, как и во французских президентских выборах прошлого года ‑ европейский кризис не играет никакой роли или, по крайней мере, незначительную. Как правительство, так и оппозиция считают, что было бы лучше рассказать людям правду о наиболее важных насущных вопросах только после выборов (и то в ограниченных количествах).

Это стало бы насмешкой над демократией. Однако все может произойти абсолютно иначе, если развитие кризиса в Европе поломает планы немецких политиков. Нельзя исключить неприятные сюрпризы; на данный момент это может стать основным источником надежды для Европы.