Когда Дэвид Николс (David Nichols) в 1973 году защищал в Университете Айовы диссертацию по медицинской химии, посвященную психоделикам, он думал что сможет изучать галлюциногены до бесконечности. «Я думал, что буду работать с ними до конца жизни», - вспоминает он. 

Однако ему не повезло со временем. В 1970 году – в том самом году, когда Николс поступил в аспирантуру, Ричард Никсон подписал Закон о регулируемых веществах (Controlled Substances Act), нацеленный на то, чтобы пресечь производство и распространение наркотиков в США. По этому закону такие галлюциногены как ЛСД, ДМТ, псилоцибин (психоделический алкалоид, содержащийся в грибах) и мескалин попали в первый список – наиболее жестко регулируемую категорию веществ, предназначенную для наркотиков с высокой вероятностью злоупотребления и без установленного медицинского применения. Туда же попала марихуана, а 15 лет спустя, когда на сцену вышел экстази, список спешно пополнился и МДМА. При этом кокаин, опиум и морфин считаются веществами из второго списка, и это означает, что врачи могут выписывать их пациентам. 

Несмотря на некоторые многообещающие результаты, которые были получены при попытках лечения алкоголизма и психических расстройств, а также моделирования душевных болезней с помощью психоделиков, в начале 1970-х годов правительство ужесточило контроль над использованием веществ из первого списка даже в исследовательских целях. К идее медицинского использования этих наркотиков мы начали возвращаться только сейчас. 

С начала 90-х годов ученые снова получили право проводить клинические исследования в этой области на людях. В последнее время они стали проводиться чаще, так как все больше ученых доказывает, что это оправданно. Благодаря этому появились результаты, которые демонстрируют, что такие вещества как МДМА могут быть полезны для лечения депрессии и посттравматического стрессового расстройства и что классические психоделики вроде псилоцибина и ЛСД могут смягчать тревожность у смертельно больных, лечить алкоголизм и т. д. Однако заниматься подобными темами по-прежнему трудно. 

* * *

В 1938 году швейцарский химик по имени Альберт Хофманн (Albert Hofmann) впервые синтезировал ЛСД, изучая грибок спорынью. Хотя фармацевтическая компания Sandoz, на которую он работал, не заинтересовалась соединением, оно буквально притягивало к себе ученого. Спустя пять лет, весной 1943 года, он его снова синтезировал и заметил, что оно имеет необычные свойства: однажды после случайной абсорбции ЛСД через кончик пальца Хофманн был вынужден раньше времени уйти из лаборатории, почувствовав «не такое уж неприятное ощущение, похожее на опьянение». Через несколько дней он поставил на себе эксперимент, приняв небольшую - как ему казалось - дозу вещества. Эта доза составляла 250 микрограмм (сейчас обычной дозой считается примерно 100 микрограмм). Ее воздействие он описал в своей книге «ЛСД: мой трудный ребенок» («LSD: My Problem Child»). 

Решив, что ЛСД можно будет использовать в медицине, Хофманн и его коллеги из лабораторий Sandoz начали испытывать его на животных. В 1947 году вышла первая статья о применении ЛСД в психиатрии. Исследователи считали, что «кислота» потенциально способна моделировать в здоровом мозгу психотические процессы и дать возможность психиатрам пережить те ощущения, которые внушают пациентам психические заболевания. Она также предположительно могла помочь разрушить барьеры и освободить мышление пациентов, чтобы оно открылось для психотерапии. 

Несмотря на свою нынешнюю репутацию, ЛСД воспринимался не как подарок для Beatles и калифорнийских хиппи, а как «бесценное оружие для психиатров». Именно так назвал его в 1955 году журнал Time. Качество исследований очень разнилось, но все же с 1950 по 1963 год ЛСД был испытан в общей сложности примерно на 40 тысячах человек. 

В 1953 году пара канадских исследователей попыталась использовать большие дозы ЛСД, чтобы запугать алкоголиков и заставить их отказаться от пьянства. Вместо этого подопытные пережили некий мистический, почти религиозный опыт, убедивший их перестать пить. Это не было случайностью: в 2012 году мета-анализ испытаний ЛСД как средства борьбы с алкоголизмом, показал, что, хотя многие из экспериментов конца 1960-х годов были недостаточно масштабными, чтобы самостоятельно дать статистически значимые результаты, их общий массив демонстрировал устойчивую положительную динамику.

Одновременно свои руки к «кислоте» потянуло правительство. ЦРУ увидело у ЛСД опасный потенциал. Оно сочло, что он может стать сывороткой правды или средством для контроля над созданием. Йозеф Менгеле и прочие нацистские врачи в свое время ставили над узниками концлагерей эксперименты с мескалином и прочими психотропными средствами. В разгар характерной для холодной войны паранойи ВМФ США полагал, что с помощью мескалина человека можно заставить выдать информацию помимо его воли. Когда эти эксперименты потерпели неудачу, правительство обратилось к новому чудо-веществу Альберта Хофманна, которое начало становиться сенсацией в психиатрии.

С 1953 по 1964 год действовал проект ЦРУ под названием MKULTRA, в рамках которого управление экспериментировало с ЛСД. Эксперименты оно ставило на не знающих об этом гражданских лицах, заключенных, правительственных служащих и даже на собственных агентах. Позднее сенатор Эдвард Кеннеди (Edward Kennedy) заявил Конгрессу, что то, как проводились эти исследования,«имело мало научного смысла». В какой-то момент «неожиданные кислотные трипы стали для сотрудников ЦРУ чем-то вроде производственной опасности», пишут в своей книге «Кислотные сны» («Acid Dreams») Мартин Ли (Martin Lee) и Брюс Шлейн (Bruce Shlain).

Экспериментировавшие агенты не были учеными, и в результате их действий как минимум один человек выпрыгнул из окна под влиянием ЛСД и разбился насмерть. К 1977 году, в котором Сенат провел слушания по программе MKULTRA, многие связанные с ней документы были уничтожены согласно указанию, отданному в 1973 году директором ЦРУ Ричардом Хелмсом (Richard Helms). 

Встревоженный злоупотреблениями, которые допускало ЦРУ, Конгресс в 1965 году ограничил использование таких галлюциногенов, как ЛСД, научными исследованиями. К этому моменту психоделики в принципе начали выходить из фавора благодаря неэтичному поведению (или как выразился один из современных исследователей «излишнему энтузиазму») некоторых ученых, которые их изучали. Психолог и пропагандист психоделиков Тимоти Лири (Timothy Leary), прославившийся лозунгом: «Включись, настройся, выпадай», был выгнан в 1963 году из Гарварда, так как администрация сочла, что он и его коллеги по Гарвардскому псилоцибиновому проекту нарушают научные нормы и даже сами проводят исследования под влиянием псилоцибина, а также дают псилоцибин студентам вне университета. 

Политические мотивы также требовали отказаться от изучения галлюциногенов в духе Лири, хотя в некоторых аспектах оно и давало удивительно хорошие результаты – в частности псилоцибин успешно помогал снижать рецидивизм среди заключенных. ЛСД, псилоцибин и прочие психоделики играли ключевую роль в нараставшем контркультурном движении, утверждается в выходящей в скором времени биографии Альберта Хофманна «Мистический химик» (Mystic Chemist). Они выступали носителями мира и любви в период, когда правительство отчаянно нуждалось в солдатах для Вьетнамской войны, на которую молодежь все чаще отказывалась идти. В 1966 году США запретили ЛСД, вскоре их примеру последовал остальной мир. Даже наиболее многообещающие исследования в области психоделиков замедлились, а к середине 70-х и вовсе остановились. 

* * *

Именно в такой мир и вышел Дэвид Николс (David Nichols) со своей свежезащищенной диссертацией по психоделикам. «Если ты хотел убить свою научную карьеру, ты шел заниматься психоделиками», - вспоминает он. Это отчасти до сих пор так – подобными исследованиями по-прежнему мало где занимаются. Николс, как заслуженный профессор Университета имени Пердью 30 лет получал финансирование от Национального института по вопросам злоупотребления наркотиками. На эти средства он изучал то, как эти вещества работают в организме. Но так как финансировавшая его организация занималась в первую очередь борьбой с наркоманией, изучать потенциальные лечебные свойства наркотиков он не мог. 

Вот что писал в 1994 году в своей статье для Yearbook for Ethnomedicine and the Study of Consciousness психиатр Чарльз Гроб (Charles Grob):

«Информация о неэтичной деятельности исследователей, связанных с ЦРУ и военной разведкой, в сочетании с шумным и скандальным поведением энтузиастов галлюциногенов пресекла нормальное исследование этих веществ. На 25 лет изучение галлюциногенов приобрело в академической психиатрии маргинальный статус, что фактически положило конец официальному диалогу и обсуждению».

В начале 90-х Николс на очередном научном мероприятии в миллионный раз объяснял, как это скверно, что клинические исследования с использованием психоделиков нельзя проводить на людях. «Можно, но нужны частные деньги», - поправили его коллеги. Тогда он решил найти эти деньги, несмотря на то, что у него не было диплома врача, который необходим, чтобы самостоятельно проводить клинические исследования. Объединившись с Гробом и рядом других единомышленников, он основал в 1993 году Исследовательский институт имени Хеффтера, занимающийся тщательным и легальным научным исследованием психоделиков. 

Гроб, профессор медицинского факультета Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, одним из первых получил разрешение Управления по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов исследовать терапевтические эффекты психоделиков с тех пор, как 35 годами раньше исследования в этой области практически прекратились. Его интересовало использование псилоцибина (вещества с меньшей политической нагрузкой, чем ЛСД или даже МДМА) для борьбы с тревогой и депрессиями у больных раком с ограниченной ожидаемой продолжительностью жизни. 

Итак, что же изменилось? По словам Николса, сейчас занимающего должность адъюнкт-профессора в Университете Северной Каролины в Чапел-Хилл, речь идет не о резкой смене законов, а о медленном изменении подхода. «Много лет подряд, когда чиновникам приходил запрос на разрешение исследовать психоделики на людях, они сразу же отправляли его на полку».

Исследования на животных продолжались, потому что правительство по-прежнему хотело знать, как работают эти вещества, но «предполагалось, что в этих исследованиях не должны участвовать люди», рассказывает Марк Гейер (Mark Geyer), сооснователь Института имени Хеффтера, 30 лет изучавший на животных психоделики с точки зрения нейрофизиологии на деньги Национального института по вопросам злоупотребления наркотиками. Причем даже если бы Управление по контролю качества пищевых продуктов и решило одобрить исследования с участием людей, оно вряд ли нашло бы много запросов на них, так как ученые считали, что такие запросы все равно не удовлетворят. 

«Власти не собирались мешать ученым – они хотели остановить уличное распространение, но побочным эффектом их действий стало прекращение вполне законных исследований, - объясняет Гейер. – При этом, как я понимаю, писаного закона, который их запрещал бы, не существует». 

По словам Николса, в начале 90-х смена руководства в управлении заставила измениться отношение ведомства к исследованиям психоделиков на людях. Психиатр Рик Страссман (Rick Strassman), годами добивавшийся разрешения от федеральных властей, наконец, смог заняться изучением психоделического вещества ДМТ. 

«Чтобы проводить легальные исследования галлюциногенных веществ на людях, требуется, несмотря на огромную теоретическую и практическую важность подобных проектов, преодолевать серьезные бюрократические барьеры. В результате исследователи просто не берутся за такую работу», - жаловался Страссман в своей статье, вышедшей в 1991 году в Journal of Psychoactive Drugs. Тем не менее, его исследование, проведенное с участием 60 добровольцев и потребовавшее сотни доз ДМТ, не привело ни к каким катастрофам, и это означает, что Управление по контролю качества пищевых продуктов, возможно, одобрит и другие клинические исследования такого рода. 

С помощью Института имени Хеффтера Гроб добился разрешения испытать псилоцибин на 12 пациентах в возрасте от 30 до 60 лет с терминальными стадиями рака. Эксперимент проходил в два этапа с перерывом в месяц, но все его участники получили по дозе псилоцибина. «У них у всех был ограниченный срок жизни, поэтому мы сочли неэтичным отказывать кому-либо в активном лечении», - объясняет Гроб. 

Так как это было первое за десятилетия исследования с использованием псилоцибина, чиновники разрешили только крайне низкую дозировку. По словам Гроба, «красочных галлюцинаций не было», а эффект, скорее, напоминал сон наяву. Шестимесячное наблюдение показало значимое и продолжительное снижение тревожности. Это исследование подготовило почву для других проектов по использованию псилоцибина для снижения тревожности в последний период жизни, осуществляющихся в Университете Джона Хопкинса и Нью-Йоркском Университете.

* * *

Хотя Страссман доказал, что клинические исследования законны и возможны, ученым по-прежнему трудно их проводить. Это одна из причин существования таких структур, как Институт имени Хеффтера или базирующаяся в Санта-Крусе, штат Калифорния Мультидисциплинарная ассоциация психоделических исследований (МАПС). У них достаточно ресурсов и решимости, чтобы пробиваться сквозь бесконечные бюрократические рогатки. Институт имени Хеффтера консультирует исследователей о том, что сработало в прошлом, и обеспечивает процесс экспертной оценки заявок. Если чиновники одобряют протокол исследований, организация начинает искать для проекта частных спонсоров. 

«Чтобы получить разрешение, требуются годы», - говорит Гроб. Особенно долго он получал санкцию на свой первый проект. Теперь, когда стандарты безопасности и осуществимости для исследований этого типа уже выработаны, процесс проходит несколько глаже. 

Для исследований с участием людей нужно не только одобрение университетского экспертного совета, как для большинства клинических исследований, но и санкция Управления по контролю качества пищевых продуктов. Кроме того исследователь должен иметь лицензию Управления по борьбе с наркотиками на хранение наркотических веществ и работу с ними. УПБ требует жесткой безопасности хранения, чтобы до наркотиков не добрались студенты. Лицензии выдаются конкретному ученому для конкретного помещения. При смене помещения надо получать разрешение УПБ. 

Клиническая работа требует, чтобы вещество соответствовало фармацевтической степени чистоты. Хотя при работе с животными стандарты совсем другие, для нее нужна такая же лицензия на право работы с первым списком, как и для работы с людьми. При этом для исследования на сотнях мышей нужно меньше одной человеческой дозы МДМА. 

«Чтобы работать с этими веществами, нужно очень хотеть этим заниматься, - говорит Николс, лаборатория которого в Университете имени Пердью изготавливала изрядную часть галлюциногенов клинического качества для проектов других ученых. – Это в принципе может делать любой приличный химик, но денег это не приносит». 

Управление по борьбе с наркотиками заявляет, что сейчас получение в нем и в Управлении по контролю качества пищевых продуктов лицензии на работу с веществами из первого списка занимает примерно девять месяцев. Исследователи относятся к таким заявлениям скептически. «УПБ совсем не торопится выдавать эти лицензии», - утверждает Николс. 

Сейчас в США они есть лишь у 349 ученых, и число их обладателей продолжает уменьшаться. Три года назад их было 550. По мнению Николса это может быть результатом усилий УПБ по сокращению лишних лицензий. В прошлом лицензии на работу с первым списком обновлялись каждый год без особых хлопот, однако в последнее время чиновники требуют от Николса протоколы текущих исследований и хотят, чтобы он каждый раз объяснял, почему лицензия ему по-прежнему нужна. 

* * *

Часть проблемы, связанной с изучением медицинских свойств психоделиков и прочих запрещенных веществ таких, как марихуана, заключается элементарно в том, что они не высокотехнологичны, и ни одна фармацевтическая компания не хочет с ними связываться – да и не нуждается в этом. Это не приносит денег. Хотя такие вещества, как ЛСД и псилоцибин сравнительно легко получить в лаборатории, психоделики, как подчеркнул в 2012 году в своем интервью основатель МАПС Рик Доблин (Rick Doblin), «не могут быть запатентованы или монополизированы и вдобавок конкурируют с другими психиатрическими медикаментами, к которым люди постоянно прибегают». 

«Мои коллеги не понимают, зачем я этим занимаюсь в эпоху нанотехнологий и направленной терапии, - говорит профессор медицины Калифорнийского университета в Сан-Франциско Дональд Абрамс (Donald Abrams), исследующий медицинское использование марихуаны. – Мы живем в 21 веке. Лекарственные травы – это не то направление исследований, на которое охотно выделяют деньги». 

Между тем без внешнего финансирования исследований карьера ученого заходит в тупик. Поэтому все меньше остается желающих иметь дело с подобными темами. 

Организации вроде Исследовательского института имени Хеффтера и МАПС финансируются частными спонсорами, и у них нет денег на дорогие и масштабные исследования на людях, способные дать достоверные результаты. Николс надеется на то, что в следующее десятилетие такие проекты будут финансироваться за федеральный счет, если идущие сейчас исследования в небольших масштабах покажут хорошие результаты. «Постепенно власти начинают признавать возможность того, что эти вещества не только опасны, но и могут быть полезными», - говорит он. 

Однако стереотипы все еще живы. «До сих пор изучать психоделики труднее с точки зрения профессиональной репутации и финансирования», - утверждает директор МАПС по коммуникациям Брэд Бердж (Brad Burge).

За границей работам в этой области также продолжают препятствовать, хотя в Англии и в Швейцарии они кое-как продвигаются. В начале апреля застопорились первые клинические исследования применения псилоцибина для лечения с депрессии, так как британские законы требуют, чтобы вещества, применяемые при клинических исследованиях, производились в соответствии с Правилами контроля качества лекарственных средств. Ученые из Имперского колледжа Лондона не смогли найти компанию, которая готова была бы провести псилоцибин по этим стандартам. 

«Закон, относящий такие вещества как псилоцибин к классу А первого списка, делает их исследование практически невозможным, - заявил журналистам профессор Имперского колледжа Дэвид Натт (David Nutt). – Мы не смогли начать исследование, так как найти компанию, способную изготовить вещество и при этом готовую преодолеть все бюрократические барьеры – что может занять до года и утроить цену продукта, - оказалось слишком сложно. Все дело портит примитивный и устаревший подход, предполагающий, что у веществ из первого списка не может быть лечебного потенциала, поэтому их нужно сделать полностью недоступными».

Впрочем, несмотря на все трудности, некоторые ученые полагают, что потенциал этих веществ в области борьбы с рядом серьезных проблем – алкоголизмом, депрессией и посттравматическим стрессовым расстройством – стоит головной боли, связанной с легальным изучением психоделиков. На этой неделе около 1600 исследователей со всего мира прибудут в Окленд, штат Калифорния на трехдневную конференцию «Psychedelic Science 2013», в организации которой участвуют МАПС и Институт имени Хеффтера. 

По мнению Берджа, стереотипы, мешающие изучать психоделики, могут уйти в прошлое с выходом на сцену новых поколений ученых. «Есть поколение ученых и врачей, работавших в 1960-х и 1970-х, - говорит он, - но есть и растущее поколение исследователей, которые не боятся заниматься этими веществами, ...так как стремятся найти лекарства от некоторых из самых тяжелых эпидемий нашего времени»