| Газета "Наш Мир" 
Хотя "японское чудо" лопнуло 23 года назад, Япония так и не
выбралась из ловушки, в которую попала. Нынешняя попытка – самая
отчаянная. Началась революция в финансах — нечто, не виданное ни в одной
западной стране.
Премьер Синдзо Абэ устроил кадровую чистку
в Центробанке и провозгласил великую двухлетнюю программу ослабления
национальной валюты и разгона инфляции. Ради этого денежная база Японии
будет удвоена к весне 2015 года.
В результате японские товары на
мировых рынках станут дешевле и, следовательно, конкурентоспособнее.
Японцы, убедившись, что иены теряют ценность, перестанут их без толку
копить и примутся инвестировать в перспективные проекты. И — о чем не
говорится, но подразумевается – самый большой в мире госдолг, достигший
не то 220%, не то 250% ВВП, станет потихоньку обесцениваться. В
результате японская экономика вырвется из самого продолжительного в
истории богатых стран застоя и пойдет в рост, как в прежние славные
годы. Таковы надежды Абэ.
Строго говоря, не он первый такое
придумал. Очень похожие накачки американского хозяйства деньгами уже
пятый год устраивают президент Обама и шеф ФРС Бернанке. Однако масштабы
этих накачек, отнесенные к размеру экономики, все-таки гораздо меньше. И
отдача от них, выраженная в процентах роста, оказалась куда скромнее,
чем ожидалось. А главное, протесты политических противников да и сама
логика экономической жизни заставляют сейчас инициаторов этого курса
понемножку его сворачивать. Так что назвать американский опыт примером,
достойным подражания, можно только с большой натяжкой.
Японский
финансовый эксперимент гораздо радикальнее американского. И в окружающем
мире почти всех весьма раздражает. Особенно из-за ожиданий, что реки
свежеизготовленных японских денег хлынут на мировые рынки и вздуют цены
на сырье. Собственно, это уже происходит. Но ругают японцев пока
вполголоса. Слишком уж давно и безнадежно они вязнут в застое. В их
положении отчаянные жесты почти позволительны. К тому же, мало кто верит
в их успех.
Впрочем, вспомним японское прошлое. Оно кое-что прояснит.
Хотя
стагнация началась в 1990-м, Японию по инерции все еще воспринимают как
страну, некогда потрясшую мир своим экономическим чудом. Но на самом
деле, Япония – страна целых трех экономических чудес.
Первое чудо
началось в 1860-е, после революции Мэйдзи, и продолжалось больше 40
лет, за которые Япония из экзотической, никем всерьез не принимаемой
страны превратилась в среднеразвитую по тогдашним западным меркам
державу.
В действительности, Япония середины XIX века была не так
уж экзотична. В отличие от других неевропейских стран, в ней вовсю
процветало предпринимательство, довольно хорошо уживавшееся с
феодальными порядками. Надо было только "распечатать" эту закрывшуюся от
всего света страну, открыть ее для западных технологий, а мировые рынки
— открыть для ее товаров. Когда это произошло, эффект был взрывной, а
масштабы чуда – ничуть не меньшие, чем у того, что было на нашей памяти.
Чудо
№ 2 имело место в 1930-е – начале 1940-х годов и известно довольно
слабо из-за плохой репутации тогдашнего японского режима. Япония тогда
снова закрылась от мирового хозяйства, но взамен создала внутри себя, а
также в завоеванных Корее, Тайване и Манчжурии, огромный
милитаризованный рынок. В годы, когда из-за Великой депрессии западные
экономики падали, японский хозяйственный потенциал удвоился. Впрочем,
военный разгром и разорение подвели под этим чудом черту.
А то, что японским чудом называется, так сказать, официально, началось примерно в середине 1950-х годов и продолжалось лет 35.
На
пути от одного экономического чуда к другому Япония менялась — но еще
сильнее менялся окружающий ее мир, и так получалось, что всепланетный
ветер каждый раз дул в японские паруса. Открытие экономики Японии в XIX
веке произошло, когда мировой рынок был относительно мирным, устойчивым и
растущим. Закрытие японского рынка в начале 1930-х состоялось, когда
политический климат на планете благоприятствовал завоеваниям и
сколачиванию замкнутых сфер влияния. А в 1950-е возрождение экспорта
началось, когда мировые рынки распахнулись для торговли как никогда
широко.
В годы чуда 1950-х – 1980-х в пользу Японии работали не
только трудолюбие и таланты ее обитателей, но и многочисленные пережитки
феодальной старины, которые здесь сохранялись в неприкосновенности.
Заскорузлость
рынка труда, с его знаменитым пожизненным наймом, искупалась
трогательной верностью работников своим фирмам. Законсервированные в
низкопроизводительном состоянии отрасли, работавшие на внутренний рынок,
тесно между собой переплетались и служили надежным тылом для могучих
передовых корпораций-экспортеров, шедших от победы к победы в
международной конкурентной борьбе.
В те годы все, что, казалось
бы, могло помешать росту, только помогало ему. Стремительный подъем,
длившийся два поколения, создал атмосферу иллюзий и невероятных
ожиданий. Собственных слабых сторон не замечали или принимали их за
сильные. Всерьез верили, что Япония, которая и тогда в два раза уступала
Соединенным Штатам, обязательно их обгонит и сделается мировым
экономическим гегемоном. Планы всех суперкорпораций были нацелены на
продолжение стремительного роста и, соответственно, на взятие под этот
будущий рост огромных кредитов.
К концу 1980-х все признаки
перегрева экономики были налицо: корпорации в долгах как в шелках, на
рынке недвижимости – "пузырь" невероятной величины, кредитная
задолженность рядовых граждан перешла все рамки разумного.
Крах,
состоявшийся в начале 1990-х, был вполне стандартным крахом перегретой
экономики. Разве что отличался особой тяжестью из-за предшествовавших
ему чересчур завышенных ожиданий.
Зато нестандартными (и
безуспешными) оказались многочисленные последующие попытки выйти из
стагнации и вернуться к состоянию устойчивого роста. Японское
правительство принялось в гигантских масштабах стимулировать экономику,
ничего в ней не меняя, но беря огромные деньги взаймы и загоняя свою
страну в долговой тупик.
Фирмы сохраняли пожизненную занятость,
даже если им было абсолютно необходимо сократить штаты. А правительство
загружало бессмысленными заказами строительный комплекс (чтобы
поддержать занятость и спрос), выдавало безвозвратные кредиты безнадежно
убыточным предприятиям и банкам (феодальная этика требует помогать
любым лояльным партнерам, как бы плохи они ни были).
Фанатично
аккуратный японский фермер медленно передвигается вдоль шеренги
специально посаженных под уклоном деревьев, выявляя и удаляя плоды
неправильной формы. В японской груше ценится не вкус сам по себе, но
идеальная округлость. Так заведено с глубокой древности. Субсидирование
этого трогательного и симпатичного промысла стоит общественных денег, а
значит, замедляет экономический рост. Круглые груши несут душевную
гармонию, и общество вполне может сделать выбор в пользу обычая их
выращивать, а не в пользу хозяйственного роста. Но в девяностые и в
нулевые годы японские власти субсидировали еще и множество других
обычаев, гораздо менее симпатичных и куда более дорогостоящих, чем
вышеупомянутый.
Японская экономика невероятно медленно
избавлялась от нерентабельных предприятий. Оставался окостенелым рынок
труда. Все отчетливее давало о себе знать старение населения
(рождаемость в Японии – одна из самых низких в мире, и сегодняшний
медианный возраст – 46 лет), а ввозить из-за границы рабочую силу, даже в
умеренных количествах и тщательно отобранную, тут как-то не принято. В
общем, капканы расставлены на каждом шагу, а правительство за 20 лет
почти ничего не сделало, чтобы от них избавиться — этика не позволяет.
Та самая этика, которая раньше толкала Японию вперед, теперь тянет ее в
застой.
Хотя Япония по величине ВВП (считая его по паритету
покупательной способности) передвинулась за эти годы со второго после
Америки места в мире на четвертое, уступив сначала Китаю, а совсем
недавно и Индии, это все еще могучая держава. Ее экономика, если считать
по ППС, вдвое больше российской, а если по обменному курсу, то втрое.
Здесь по-прежнему очень высокое качество жизни и чуть ли не самая
большая на планете ее продолжительность (84 года). Ее торговля, пусть и
сводимая в последние пару лет с дефицитом, по-прежнему огромна. Но,
поскольку ни власти, ни общество не очень-то стремились что-то менять,
страна десятками лет барахталась в той трясине, в которую ее столкнуло
так неудачно завершившееся чудо.
Память о чуде висела камнем на
шее. Вернуться в него было невозможно, а организовать жизнь как-то
по-новому японцы в большинстве были не готовы. Кстати, они вовсе и не
обязаны менять свои обычаи. Застой тоже может быть общественным выбором.
Если, разумеется, дальнейшее продолжение прежней жизни вообще возможно.
А это не совсем очевидно. Ресурсы на ее поддержание вовсе не являются
неисчерпаемыми.
Но сейчас эта застойность проверяется на
прочность новой, разгульной финансовой политикой японского
правительства. Тут надо сразу сказать: любые манипуляции властей над
финансами, даже и самые размашистые, так и останутся манипуляциями, если
общество не придет в движение.
Не исключено, что снижение уровня
жизни и прочие материальные потери, которые принесет обещанная
инфляция, вызовут народный гнев, который заставит власть круто изменить
курс. Может быть, даже изменит его к лучшему – заставит, к примеру,
заняться не эмиссионными играми, а оздоровлением экономических
отношений. А может, и наоборот — экономическое поведение рядовых людей и
фирм начнет меняться само, если общество захватит мысль, что "дальше
так жить нельзя".
Перемены только начинаются, и их траекторию
пока не предскажешь. Но, похоже, затянувшаяся эпоха "постчудного"
безвременья в Японии подходит к концу.
|
