В свое время теория Сэмюэля Хантингтона о столкновении цивилизаций пользовалась большим успехом. Хантингтон проводил мысль о том, что основной конфликт в мире после холодной войны происходит между цивилизациями, а именно религиями и особенно между западным христианством и исламом. Перед лицом фактов эта теория потерпела провал. Сегодня ее место заняла теория «конфликта мазхабов», в соответствии с которой главные стороны конфликта на Ближнем Востоке после «арабской весны» – сунниты и шииты.
Фактически теория конфликта мазхабов настолько же поверхностна и обманчива, как и теория Хантингтона. Да, возможно, действительно существует стремление использовать религиозные и мазхабные сходства в качестве средства во внешней политике. Однако практически всегда определяющим в международных отношениях остается то, как государства (в зависимости от позиции своего руководства) оценивают национальные интересы, и каковы формирующиеся в соответствии с этим межгосударственные силовые балансы. Чтобы это увидеть, достаточно беглого взгляда на Ближний Восток, где после «арабского пробуждения» расстановка сил буквально перевернулась с ног на голову. Саудовская Аравия, которая в качестве официальной идеологии признает суннитский ислам ваххабитского толка, поставляет оружие главной выступающей против диктатуры Башара Асада в Сирии оппозиционной силе – «Братьям-мусульманам» (сунниты) и даже связанным с «Аль-Каидой» радикальным исламистам (сунниты). Несмотря на это Саудовская Аравия поддержала военный переворот, отстранивший «Братьев-мусульман» от власти в Египте. Почему?
В богатых нефтью районах Саудовской Аравии большинство составляют шииты. Эр-Рияд опасается того, что Иран настроит шиитское население против него. Поэтому он поддерживает идею свержения режима в Сирии и таким образом потерю Тегераном его важнейшего союзника в регионе. Однако, опасаясь того, что «Братья-мусульмане», основное место базирования которых – Египет, могут натравить радикальных исламистов, Эр-Рияд был недоволен приходом к власти Мурси и, как оказалось, совсем не против его свержения. Внешнюю политику Эр-Рияда определяет не мазхабная солидарность, а восприятие обращенных против него угроз. То же самое, несомненно, можно сказать и о внешней политике Турции. Вплоть до начала «арабского пробуждения» у Анкары под руководством Партии справедливости и развития не возникало каких-либо проблем в отношения с Тегераном (шииты) и Дамаском (нусайриты). Но вероятность свержения диктатуры Башара Асада и прихода на его место режима, который поддержит сирийский народ, привела к тому, что Анкара использовала свое влияние на стороне оппозиции (в которую также входят «Братья-мусульмане»). Это была ситуация, которая связана не с деноминационализмом, а опять же с восприятием национальных интересов. В то же время отдаление Анкары от Багдада (где доминируют шииты) было обусловлено тем фактом, что установление Анкарой близких отношений с Иракским Курдистаном не отвечало интересам Багдада.
Анкара – одна из столиц, проявляющих наиболее резкую реакцию в отношении свержения власти «Братьев-мусульман» в Египте, и это не продиктовано мазхабными сходствами. В недалеком прошлом остались дни, когда Эрдоган разгневал «Братьев-мусульман» своими заявлениями о светскости. Реакция Анкары на переворот была связана, с одной стороны, с существенным вкладом, который она внесла в развитие отношений с Египтом во главе с Мурси, а с другой – с дискуссией, проводимой вокруг Египта в Турции.
Отзыв Анкары не следует трактовать как принципиальное противостояние режимам, пришедшим к власти в результате военных переворотов. Не так много времени прошло с тех пор, как премьер-министр Эрдоган получил Международную премию Каддафи за защиту прав человека. Он сохраняет близкие отношения с суданским диктатором Омар аль-Баширом. Сравните армию, свергшую Мухаммеда Мурси путем восстания «Тахрир-2», и армию, отстранившую Хосни Мубарака от власти в результате бунта «Тахрир-1», не правда ли, они идентичны? Не будет пророчеством утверждение о том, что национальные интересы заставят Анкару поладить с новым режимом в Египте.