Не успела разрешиться чрезвычайная ситуация на Кипре, как политический кризис разразился в Португалии – из-за мер жесткой экономии, которых потребовали ЕС и МВФ в связи с предоставляемой помощью. Греция не сумела (в очередной раз) принять необходимые меры для получения своей помощи. Франция, которая также не сумела выполнить строгие требования ЕС, решила осуществить частичную распродажу государственных компаний, чтобы собрать денег. Возобновились разговоры о дефолте и о распространении проблем. Однако руководство ЕС на сей раз отреагировало с меньшей тревогой и нервозностью, чем в прошлом. Рынки тоже немного успокоились. Появилось общее чувство уверенности, которого не было в прежние трудные моменты, и люди поверили, что зона общей валюты сохранит свое существование на всю обозримую перспективу. Но такое спокойствие окажется недолговечным, если члены еврозоны не воспользуются запасом времени, который появился благодаря словам поддежки и временным мерам помощи, для того, чтобы инициировать фундаментальные экономические и рыночные реформы.
Как бы положительно народ ни воспринимал сегодняшний стресс, очередная череда проблем свидетельствует о том непрочном положении, в котором находится Европа. В этом плане особенно важна Португалия. Здесь важнее сам факт наличия политических проблем, чем их детали. Ведь Португалия – это образец европейского сотрудничества. Она с готовностью согласилась на требования ЕС и МВФ о режиме строгой экономии, увеличила налоги и самыми разными способами сократила расходы. Ее устойчивая, неотступная и суровая рецессия является доказательством того, что одними только мерами жесткой экономии экономические и финансовые проблемы Европы не решить. Однако недавние министерские отставки и перестановки в кабинете убедительно указывают на отсутствие в мерах самоограничений политической жизнеспособности и силы. Безусловно, провалы в Греции вряд ли могут кого-то удивить. С начала кризиса в Европе Афины не добились ни одной из своих политических целей. Да и проблемы Кипра тоже далеки от разрешения. Многое говорит о том, что Италия, Испания, Ирландия, и, возможно, даже Франция не выдержат тщательной проверки на исполнение требований.
В прошлом официальная Европа реагировала на такие проблемы совсем не так, как сейчас. Она созывала саммиты, пересматривала прежние меры, и конечно же, выслушивала множество взаимных обвинений и упреков. Однако в этом году власти ведут себя так, будто все идет нормально. Хотя португальские проблемы остро отражаются на курсе ЕС, они остались незамеченными. Еще больше поражает то, что никто не произнес ни единого критического слова в адрес Греции. Ее министр финансов публично выразил опасение по поводу дальнейших сокращений расходов, а Афины потерпели неудачу в реализации бюджетной реформы и приватизации, на которых настаивали кредиторы из ЕС. Но ни Брюссель, ни Берлин, ни МВФ не задали ни единого вопроса, не высказали ни единого возражения. Напротив, министры финансов европейских стран и руководители МВФ заявили, что проблемы недостаточно серьезны, чтобы останавливать потоки помощи и с готовностью утвержденный очередной финансовый транш Греции на 4 миллиарда евро. Немцы, когда-то жестче всех критиковавшие Афины, даже способствовали предоставлению этого транша. Немецкий министр финансов Вольфганг Шойбле (Wolfgang Schäuble) заявил об «огромном уважении» Берлина «к тому, что сделала Греция», добавив, что это «единственно правильный, хотя и нелегкий путь».
Конечно, этот новый подход является отражением ряда важных уроков, которые были усвоены за прошедшие три года кризиса. Так, европейские руководители теперь лучше понимают рынки с их чувствительностью и уязвимостью. Они увидели, что когда в прошлом начинали излишне суетиться, участники рынка подхватывали их эмоции и разделяли их чувства неуверенности, поднимая ставки по сомнительным кредитам и усугубляя те финансовые проблемы, которые власти на проблемной европейской периферии и в остальных частях Европы так сильно хотели преодолеть. Но есть здесь и другой момент. Немцы в особенности, а также европейский центробанк теперь понимают, что их частные и узкие интересы заключаются в том, чтобы избежать потрясений и сохранить целостность еврозоны, пусть даже это будет очень дорого стоить.
В столь страстном стремлении ЕЦБ сохранить евро в максимально возможном количестве стран есть как минимум два мотива. Во-первых, это искреннее стремление банка стимулировать экономическую деятельность по всей Европе. Президент ЕЦБ Марио Драги (Mario Draghi) явно обязал банк проводить денежную политику стимулирования. Совсем недавно он напомнил всем: «Наша принципиальная позиция была, есть и на все обозримое будущее останется позицией согласования точек зрения и поиска компромиссов». А поскольку Драги знает, что любой разлад в системе общей валюты создаст огромные препятствия для реализации этой цели, он еще раз подтвердил свои прошлогодние заявления о том, что банк сделает все возможное для сохранения евро в его нынешней форме. Такая позиция и такие заявления во многом способствовали успокоению рынков за последний год-полтора, хотя страны-члены ЕС неоднократно не достигали согласованных бюджетных показателей. Второй мотив ЕЦБ носит более узкий и более циничный характер, но от этого он слабее не становится. Драги и все его подчиненные понимают, что без евро Европейский центробанк будет не нужен, а снижение роли евро ведет к уменьшению власти и престижа ЕЦБ. У Германии тоже имеется сильная заинтересованность в сохранении как можно более обширной еврозоны, причем таких заинтересованностей не одна, а как минимум три.
Во-первых, Берлин, наконец, осознал, что платить все равно придется. Либо он поможет европейской периферии предотвратить дефолт, либо ему придется выкупать и спасать собственные банки. Если Германия откажется делать первое или второе, то она, как и Европа в целом, столкнется даже с более суровым спадом, чем существует сегодня. Масштабы давления впечатляют. Несколько месяцев тому назад в докладе ряда немецких банков указывалось на то, что в совокупности сумма задолженности одних только греческих, испанских, португальских и ирландских банков им составляет 400 миллиардов евро. Итальянские долги существенно усилят такую уязвимость. Но даже задолженность этих четырех небольших стран составляет 260 процентов первичного капитала банковской системы и более 16 процентов от объема немецкой экономики. Дефолт в любой стране Евросоюза, и даже страх перед дефолтом нанесут мощный удар по немецким финансам и лишат их возможности поддерживать экономику Германии, не говоря уже о Европе в целом. В финансовом и политическом плане Берлину легче заручиться поддержкой действиям по спасению наиболее слабых европейских стран из состава ЕС, нежели сталкиваться с необходимостью направлять государственные средства в банковскую систему, превращающуюся в зомби.
Во-вторых, евро полюбила немецкая промышленность. Она ногами и руками отбивалась, когда ее тащили в зону общей валюты, но сейчас несомненно поняла ее преимущества. Подумайте, например (немецкий бизнес об этом, конечно, уже подумал), с какими проблемами столкнулась бы сегодня Германия, останься она в одиночестве со своей немецкой маркой. А поскольку сейчас это единственная масштабная и жизнеспособная экономика в еврозоне, деньги плывут в страну мощным потоком. Курс дойч-марки давно бы уже ушел в стратосферу, а цена немецкого экспорта на мировых рынках в долларах, иенах, юанях, реалах и так далее существенно поднялась бы. А поскольку некоторые члены еврозоны слабы, это сдерживает курс евро, позволяя немецким экспортерам конкурировать на мировых рынках гораздо эффективнее, чем это было бы с дойч-маркой. Нет никаких сомнений, что представители немецкого экспорта неоднократно объясняли политическим руководителям в Берлине сей важный факт экономической жизни.
В-третьих, общая валюта также служит интересам Германии внутри Европы. Если она откажется от евро, рост курса марки обязательно негативно отразится на конкурентоспособности немецкой продукции в странах Европы, а также в других странах мира. Но это еще не все. Поскольку Германия вошла в зону евро, когда дойч-марка была ослаблена, а другие страны, особенно на европейской периферии, присоединились к ней с сильными курсами своих валют, общеевропейская валюта, по сути дела, обеспечила немцам ценовые преимущества внутри еврозоны. Когда приняли евро, это преимущество, согласно данным МВФ, составляло примерно шесть процентов. С тех пор экономические достижения Германии, особенно в сравнении с дезорганизацией и высокими издержками финансирования на европейской периферии, еще больше увеличили данное преимущество в политике цен, которое сейчас измеряется двузначными цифрами, согласно недавним расчетам на основе данных МВФ. Даже если эти данные и методы расчетов оставляют много поводов для придирок по поводу точного объема преимуществ Германии в ценообразовании, Берлин знает, что отказ от евро эти преимущества уничтожит полностью.
Поэтому готовность оказывать помощь очутившейся в сложном положении европейской периферии может дать более долгосрочное и более успешное решение финансово-бюджетных проблем континента. Конечно, помощь это только временная мера, скорее, полумера. Она одна никаких проблем не решит. Но она даст определенный запас времени, чтобы уйти от хаоса и беспорядка, и даст этим странам возможность для реализации необходимых фундаментальных экономических реформ, которые в конечном итоге вытащат Европу из нынешней неразберихи.
Такую необходимость подчеркивает итальянский премьер-министр Марио Монти. По сути дела, он выступает за проведение в Италии, а также на остальной части европейской периферии реформ, аналогичных тем, что были осуществлены в Германии несколько лет тому назад при бывшем канцлере Герхарде Шредере (Gerhard Schröder). Монти хочет сделать итальянскую продукцию и итальянские рынки труда более гибкими и эффективными, а следовательно, более конкурентоспособными – как это сделала Германия. Свои усилия в данном направлении он начал в 2012 году, устранив все правовые ограничения на найм, увольнение и график работы. По его словам, возникшая в результате гибкость со временем поможет росту занятости, сделав бизнес более чутко реагирующим на изменения в условиях спроса и предложения. В конечном итоге рост экономики и занятости обеспечат увеличение государственных доходов. Поданный Монти пример заставил другие страны с европейской периферии подумать об аналогичных фундаментальных реформах. По этому пути начали движение Греция, Испания и Португалия. Хотя Монти и остальные знали, что для появления выгод и преимуществ от таких реформ понадобится много времени, они могли обращаться за безотлагательной помощью, так как рынки, увидев, что эти страны работают над решением своих проблем, с большей готовностью, желанием и на более выгодных условиях стали предоставлять им кредиты.
Однако в последнее время мало кто демонстрирует стремление к реализации этих крайне важных фундаментальных мер. Приватизация во Франции направлена не на повышение эффективности и конкурентоспособности национальной промышленности, а просто на получение дополнительных денег для разового снижения дефицита. На самом деле, французское правительство из кожи вон лезет, объясняя, что никаких реформ нет, и настаивая на контроле, несмотря на частичную распродажу, чтобы государственные компании могли и дальше обеспечивать людям занятость, а не конкурировать на мировом рынке. Италия после предварительных шагов при Монти тоже исказила все эти усилия. Вместо устранения дополнительных барьеров на пути найма, увольнения и эффективности, действующий премьер-министр Энрико Летта (Enrico Letta) пытается снять остроту проблемы безработицы среди молодежи, предлагая налоговые льготы тем фирмам, которые берут на работу молодых людей. Сохранив рыночные ограничения, Летта добился лишь одного: воспользовался государственными средствами для субсидирования тех фирм, что выполняют его указания. А жесткая, дорогостоящая, направленная против конкуренции регуляторная среда сохранилась. Испания тоже начала сомневаться в своих прежних попытках проведения реформ, как и Греция с Португалией. Без усилий по совершенствованию основ экономики в этих странах европейские полумеры, пусть и реализованные с легкостью и готовностью, смогут действовать лишь непродолжительное время.
Милтон Эзрати – старший экономист и специалист по стратегии рынка, работающий в фирме Lord, Abbett & Co. Он также работает научным сотрудником в Центре изучения человеческого капитала и экономического роста (Center for the Study of Human Capital and Economic Growth) при Университете штата Нью-Йорк в Буффало. Он часто пишет на экономические и финансовые темы. В скором времени выйдет его новая книга «Thirty Tomorrows» («Тридцать завтра») о связи между глобализацией и стареющим населением.
