Согласно этому договору, проведение подземных ядерных испытаний все же было возможно, но становилось проблематичным, потому что испытания порой приводили к существенным выбросам радиоактивных газов и частиц, которые по воздуху пересекали границы, что являлось нарушением положений договора. Каковы бы ни были реальные опасности для здоровья (видимо, они были намного серьезнее для тех, кто жил неподалеку от мест испытаний, чем вдалеке от них), такие выбросы создавали серьезные политические проблемы, так как мировое сообщество было обеспокоено радиоактивностью. В середине 1960-х годов инциденты с выбросами породили целое цунами встречных обвинений между Москвой и Вашингтоном в возможных нарушениях договора о частичном запрещении испытаний. Однако постепенно эти утверждения практически исчезли со страниц газет. Обнаруженные недавно архивные документы помогают понять, почему это произошло. Две сверхдержавы начали соблюдать негласное «джентльменское соглашение, отказавшись от публикации материалов об инцидентах с выбросами», дабы деполитизировать этот вопрос во избежание общественной критики ядерных испытаний в целом (хотя это было важнее для Вашингтона, чем для Москвы).

Некоторые участвовавшие в переговорах о запрещении испытаний представители США признавали, что выбросы могут породить проблемы. Однако до подписания договора между США и СССР не было никаких дискуссий о том, как толковать формулировки, запрещающие выброс «радиоактивных остатков... за пределами территории Государства», которое провело такие ядерные испытания. У сторон появились разные толкования: Москва считала, что договор запрещает любые выпадения радиоактивных частиц за пределами национальной территории, а Вашингтон толковал запрет более консервативно, подводя под запрет не только частицы, но и газы.

В первый раз, когда американские государственные ведомства заметили радиоактивные материалы от советского подземного ядерного взрыва, дипломатические сигналы тревоги зазвучали на уровне госсекретаря. Проведенное Советами 15 января 1965 года ядерное испытание привело к возникновению радиоактивных выбросов, которые ВВС США заметили в Восточной Азии. После некоторых дебатов по вопросу о том, является ли данный инцидент нарушением договора, госсекретарь Дин Раск (Dean Rusk) проинформировал советского посла Анатолия Добрынина, что Вашингтон заметил выброс. Он не исключил возможность ошибки или аварии, отметив, что данный инцидент мог стать результатом неправильных расчетов мощности взрыва или ошибки в глубине закладки ядерного боезаряда. Спустя шесть дней Добрынин передал Раску заявление, в котором фактически исключалась возможность пересечения радиоактивными выбросами советской границы. Следовательно, эти испытания не были нарушением положений договора.

Раск сказал, что изучит советское заявление, но утверждал, что «радиоактивные продукты ядерного взрыва определенно вышли за пределы Советского Союза». Этот инцидент подробно освещали средства массовой информации, а советская пресса выступала с опровержениями, пока посол Льюллин Томпсон (Llewellyn Thompson) не вручил Добрынину ноту, в которой Раск повторил свою точку зрения: несмотря на советские опровержения, «научные данные» показали, что продукты ядерного испытания пересекли советскую границу. Госдепартамент напомнил Советам об их обязательстве выполнять условия договора о запрещении испытаний и попросил предоставлять больше информации касательно их проведения.

Однако у Вашингтона были и свои проблемы с выбросами. Один из первых инцидентов, который встревожил Комиссию по атомной энергии США, произошел в апреле 1966 года, когда испытывалось оружие PIN STRIPE. Трещина на поверхности ядерного полигона привела к выбросу облака радиоактивных газов, которое направилось на Средний Запад. Центр применения технических средств ВВС США, отвечающий за мониторинг ядерных испытаний за рубежом, проследил движение облака. Если не считать стада коров в Неваде, которых временно посадили на «сухой паек», запретив пастись на траве, то в результате замеров уровня радиации в щитовидной железе центр пришел к выводу, что выброс опасности для здоровья не представляет. Советы узнали об этом инциденте, и в военной газете «Красная звезда» появилась статья с осуждением «трагического инцидента, вызвавшего волну гневных возмущений по всему миру».

Крупный выброс в СССР произошел 27 октября 1966 года, когда испытывалось устройство мощностью 1,2 мегатонны. Это был один из последних случаев, получивших огласку в СМИ. Этим делом занимался уже помощник госсекретаря Джон Ледди (John Leddy), и дискуссии с послом Добрыниным ни к какому соглашению не привели. Добрынин отрицал наличие проблемы, а Советы придерживались своей версии. В январе 1967 года, когда заместитель госсекретаря Фой Колер (Foy Kohler) поднял вопрос об октябрьской утечке, а также о выбросе 18 декабря 1966 года, Добрынин заявил, что его правительство хочет от Вашингтона прекращения разговоров о возникающих инцидентах. Советское государство хотело «избежать взаимных расследований в будущем», потому что они могут быть «использованы» для подрыва заключенного договора.

К этому моменту в истории споров из-за утечек Госдепартамент уже лучше контролировал информацию. Лишь в октябре 1967 года Washington Post узнал нечто о прошедшей в январе встрече, назвав ее «тайным протестом» против декабрьского выброса в России. После этого газетные сообщения о расследованиях инцидентов с утечками, проводимых американскими властями, иссякли. Наверное, это объясняется тем, что из Госдепартамента больше не происходило утечек информации, а может, эти инциденты уже не были новостью.

Но один выброс все же породил крупную сенсацию в СМИ и попал на первые полосы американских газет. Речь идет о ядерном испытании в Бейнберри 18 декабря 1970 года. На этом полигоне в Неваде все пошло не так с геологической точки зрения. Испытание боезаряда мощностью 10 килотонн привело к «мгновенному и мощному выбросу» радиоактивных частиц и газов. Это был самый серьезный инцидент в истории подземных испытаний США. Радиоактивное облако поднялось на высоту два с половиной километра, а радиоактивные частицы были замечены на территории Канады. Из-за ошибки оператора по управлению испытаниями предупреждение поступило недостаточно быстро, и радиация дошла до «Лагеря 12», где находились сотни рабочих. Этот инцидент привел к шестимесячному мораторию на подземные испытания, сопровождавшемуся значительными попытками добиться выделения средств на процедуры сдерживания распространения ядерных веществ, дабы не допустить повторения случая в Бейнберри. Канадские дипломаты заявили, что их страна засекла наличие радиоактивных частиц, но с официальным протестом Оттава выступать не стала, хотя отношения с США и без того были серьезно напряжены в связи с американскими подземными испытаниями на острове Амчитка, что вблизи Аляски.

Добрынин поднял вопрос о выбросе в Бейнберри, однако заместитель госсекретаря Мартин Хилленбранд (Martin Hillenbrand), действуя по принципу «как аукнется так и откликнется», вручил советскому послу ноту об испытаниях на территории СССР в декабре 1970 года, когда произошла утечка радиации, а продукты ядерного взрыва были обнаружены за пределами советских границ. Добрынин как обычно отрицал факт выброса радиоактивных веществ в декабре 1970 года. Госдепартамент в своей телеграмме проинформировал посольство в Москве, что он следует практике отказа от публикации сведений «о характере таких обменов», не сославшись при этом на взаимопонимание с Советами.

Москва, конечно же, держала свои средства массовой информации под жестким контролем, и поэтому утечки не создавали никакой проблемы в общественном мнении. Инциденты с выбросами продолжались, но для их минимизации никаких крупных средств не выделялось. Так, выброс 27 сентября 1971 года стал темой очередного спора с Москвой. Вашингтон по появившееся у него привычке консультировался с британцами, которые также участвовали в подписании Договора о частичном запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой, делая это всякий раз перед тем, как выступить с протестом. Чиновник из Госдепартамента Холси Хэндисайд (Holsey Handyside) рассказывал британскому дипломату Кристоферу Мэйкинсу (Christopher Makins), что США не каждый раз привлекают внимание Москвы к происходящим инцидентам, хотя за год их произошло не менее шести. А инцидент 27 сентября стал самым «опасным» с октября 1966 года.

Отвечая на вопрос Мэйкинса о том, чего Соединенные Штаты надеются добиться своими протестами, Хэндисайд объяснил, что Вашингтон хочет создать «прочную доказательную базу», дабы отвечать на запросы конгресса, а также чтобы подталкивать Советы к совершенствованию мер предосторожности при проведении подземных ядерных взрывов. При этом он преследует цель не только свести к минимуму радиоактивность в атмосфере, но и отбить охоту у оппозиции протестовать против всех ядерных испытаний. Более того, Вашингтон хочет противодействовать советским «пропагандистским» обвинениям по поводу американских испытаний и нечастых инцидентов с выбросами на территории США. Подводя итог, Хэндисайд указал на желание Вашингтона «напомнить Советам, что сохранение существующего джентльменского соглашения, направленного против публикации информации об инцидентах с выбросами, выгодно обеим сторонам — как США, так и СССР».

Очевидно, что Хэндисайд имел в виду не официальное соглашение, а ту практику, которой следовали обе стороны ради собственного удобства и выгоды с середины 1960-х годов в ответ на политические проблемы, возникавшие из-за инцидентов с утечками.

На следующий день исполняющий обязанности заместителя госсекретаря Джордж Спрингстин (George Springsteen) вручил записку о выбросах советскому дипломату Юрию Воронцову. В своем ответе от 10 января Советы придерживались привычной для себя истории о том, что никакого выброса не было, и парировали удар вопросом о том, что произошло во время американского испытания 24 ноября 1971 года. Подобно тому, как в феврале 1967 года поступил Добрынин, дипломат Виктор Исаков попросил США прекратить поднимать тему инцидентов. Каков бы ни был характер договоренности по поводу выбросов, подразумеваемый или ясно выраженный, Исаков истолковал его так, что стороны должны хранить молчание. «Он думал, что существует взаимопонимание и договоренность не ссылаться на незначительные происшествия». Естественно, сотрудник советского отдела Госдепартамента Джек Мэтлок (Jack Matlock), ответил, что выброс 27 сентября «не был незначительным происшествием».

В 1970-х годах происходили новые советские выбросы, и Соединенные Штаты продолжали выступать с протестами. В некоторых случаях у Вашингтона были данные, свидетельствующие о принятии Москвой мер предосторожности для «снижения количества радиоактивных веществ, уходящих за пределы советской территории». Однако «существует большая доля вероятности, что за пределы советской территории уходят как минимум радиоактивные газы». В своих нотах протеста Госдепартамент отмечал, что американское правительство принимает «активные и действенные меры предосторожности», которые оказались «особенно эффективными». Тем самым подразумевалось, что и Москве следует принять «эффективные меры» для снижения или полного предотвращения радиоактивных выбросов. Однако Советы придерживались привычной версии о том, что никаких выбросов у них нет, и что никакие радиоактивные материалы границу не пересекают.

Соединенные Штаты разработали более совершенные процедуры и методы для сведения к минимуму проблем утечек, однако отдельные инциденты все же происходили, хотя они не идут ни в какое сравнение с советскими выбросами, которые зачастую оказывали мощное отрицательное воздействие на окружающую среду. История тихих жалоб по поводу выбросов продолжалась до середины 1980-х, и обе стороны придерживались своего «джентльменского соглашения». И лишь в мае 1986 года, когда произошла авария в Чернобыле, заместитель министра обороны Ричард Перл (Richard Perle), давая показания в конгрессе, признал факт секретных американских протестов. Однако он не упомянул никаких договоренностей о неразглашении. Администрация Рейгана, полная решимости продолжать ядерные испытания, несомненно хотела избежать любых предположений и слухов о сговоре Вашингтона и Москвы ради недопущения огласки существующих между ними разногласий.