Иногда, когда совсем юные люди расспрашивают меня про 1990-е – причем задают вопросы, исходя из собственных представлений о той дивной эпохе – я ощущаю себя каким-то «ветераном великой войны». Или вернувшимся из путешествия по неведомой стране, в которой из животных живут только дикие хищники, а из людей только безжалостные каннибалы.
Ибо в каждом вопросе содержится некое почтение к человеку, который «много повидал». Более того, который выжил.
Меня это все удивляет. Все, конечно, было не так страшно, как гласит «черная легенда». И я – убежденный противник 1990-х – исключительно из внутреннего отвращения к любым мифологиям, невольно начинаю демифилогизировать 1990-е в сторону определенного их «обеления».
Это запутывает юных людей еще больше, и они просят меня дать четкую оценку 1990-м. Это было хорошо или плохо?
«Зачем мне давать оценку? – говорю я им, – оценки дали за меня сами исторические факты».
Дефолт 1998-го года – это оценка всей экономики 1990-х и тогдашней т.н. «экономической политики».
Ну и самое главное. В последний год 1990-х страна, которая в начале 1990-х была буквально опьянена идеалами демократии и антисоветизма, избирает в первом туре президентом подполковника КГБ, который практически не пользуется риторикой «демократии и прав человека», предпочитая риторику «наведения порядка» (кстати, двумя годами раньше с тем же дискурсом «порядка» взлетел на пик своей популярности Евг. Примаков).
И это – вполне себе объективная оценка всего остального, что было в 1990-е.
Это совершенно как с главным идеологическим противником девяностых – с СССР, по поводу которого тоже любят помахать языками: хорошо там было или плохо? Чего об этом спорить, если есть медицинский факт – СССР со всем своим «коммунизмом» развалился в два прихлопа. О чем спорить?
Сергей Шмидт
