Всадник движется по пустынному лесу. Холодной ночью, словно танцующие призраки, стремятся в небо клубы пара, исходящие от его лошади; при едва пробивающемся из-за туч свете ветви деревьев подобны сухим костлявым рукам ведьм. Под глухие звуки топота копыт путник продолжает движение, как вдруг слышит шорох. Останавливает лошадь и озирается. Все окутано мрачной неизвестностью. Мелькнул незнакомый силуэт, но снова потерялся среди деревьев. Сердце всадника часто бьется. Через некоторое время он видит удаляющуюся газель. Облегченно вздыхает и вновь резко вздрагивает от грома и молнии, которая, наконец, озаряет все вокруг. С ужасающим блеском взору открывается картина, поджидающая гостя в конце пути: руины, огромный распахнувший крылья дракон. Испуганная лошадь встает на дыбы, лунный свет сверкает в железных шпорах.
В этой сцене фильма наши мышцы напряжены, глаза широко открыты, но в то же время мы чувствуем, как нас охватывает странное удовольствие. Непроизвольно мы прижимаемся ко всему, что находится с нами рядом. Мы особенно бдительны, поджидая из полумрака всякого рода опасность. И слышим, как крадется неспокойная тишина.
Зачем мы смотрим фильмы ужасов, зная, что нам будет страшно? Что это за овладевающее нами удовольствие, когда наше тело натянуто, как струна? Что для нас так притягательно в следах времени на старых развалинах и обволакивающей их сорняковой траве?
Должно быть, в этом необъяснимом страстном увлечении лежит нечто большее, чем простое любопытство к неизвестности. Английский мыслитель Эдмунд Берк в работе под названием «Философское исследование о происхождении наших идей возвышенного и прекрасного» отвечает на эти вопросы с помощью понятия «возвышенное». Берк отмечает, что источник чувства самосохранения - страдание и опасность, и, если вызывающая его причина оказывает на нас прямое воздействие, это приносит только страдание. Но, если непосредственная угроза страдания или опасности отсутствует, при этом у нас формируется какое-либо представление о страдании или опасности, тогда это доставляет удовольствие. Причину такого удовольствия он называет «возвышенным». Например, пребывание на борту корабля в штормящем море, который в смертельной схватке сошелся с гигантскими волнами, не формирует ничего, кроме страха. Однако, если мы, находясь на некоей вершине, наблюдаем, как те же самые огромные волны бьются о берег, нас охватывает сладкий трепет, смешанный с дрожью. И все эти чувства - результат появляющегося в тот момент благоговения, великолепия, величия и возвышенного. Понятию «возвышенное» Берк противопоставляет понятие «прекрасное». Этот взгляд напоминает, как два главных имени Создателя в исламской вере - «Прекрасный» и «Величественный» - воздействуют на созданных им живых существ, а также как созерцание появления воздействует на человека. Величественное указывает на великолепие, которое превосходит произведения, человеческие поступки, при этом прекрасное соответствует искусству, милости, почтению и, кроме того, эстетическим красотам и благополучию. Имя «прекрасный» имеет множество форм проявления, которые существуют для того, чтобы показать Его бесконечную красоту и снисходительность.
«Величественный» и «Прекрасный» - словно источники всех других имен. Из «Величественного» выстраивается целая цепь величественного. Источник того, что Эдмунд Берк называет «возвышенным», - именно это понятие. Из «Прекрасного» же выстраивается целая цепь прекрасного. В любом мире можно наблюдать непрерывное следование форм проявления возвышенного и прекрасного, состоящих из множества таких частностей, как страх и надежда, страдание и милость, мука и благодать. Что касается величественного, то оно представляет такие понятия, как «побеждающий», «мстящий», «высокомерный». Место, где названные понятия достигают вершины, - Преисподняя. Оно внушает страх и наводит ужас, как раз здесь конкретизируется и становится очевидным понятие «величественный». Все, что является возвышенным, изображается во всех направлениях искусства. Но тот факт, что рождение вида искусства, единственная цель которого - «испугать», совпало с эпохой Просвещения, вовсе не случайно. Жажда по абсолютно возвышенному, высокомерному, которую не мог преодолеть формировавшийся вместе с данной эпохой материальный секулярный мир, привела к сосуществованию и кооперации ужасающего, неизвестного, суеверного и открыла нам врата в литературу ужасов. На мой взгляд, с тех пор, как современное общество стало приписывать себе возвышенность самовлюбленного человека, оно пытается тайно утолить потребность в возвышенном, которое в фильмах ужасов превосходит самое себя. Оно спешит навстречу чувству страха, в котором испытывает врожденную потребность, и синтетическому напряжению, происходящему в теле и сознании.
Постепенное искажение формы восторга, испытываемого при появлении возвышенного, превратило страх в некую индустрию. Между тем сила представления стала фабрикой, создающей инфернальные фальшивые миры, а также управляющей свойственными каждой эпохе страхами и тревогами через производство символических и мифических созданий. Вампиры, ходячие мертвецы, оборотни, беды, которые обрушиваются на долю человечества по вине самонадеянных и отвергающих этические ценности ученых, прибывающие из космоса создания и многое другое стали незаменимым атрибутом нынешней популярной культуры как фальшивые формы наших страхов. Индустрия страха также культивирует неизбежность Дня страшного суда в сознании современного человека, а затем с помощью фальшивого проявления божественной справедливости унимает общественные и личностные страдания. Она выполняет функцию катарсиса. Стивен Кинг дает такой ответ на вопрос о том, что привлекает читателя в романе ужасов: «А мы разве не хотели бы, чтобы в нашей жизни был deus ex machina [бог из машины]?» Когда говорится: «Да, неожиданно подаренное небесами божественное спасение при весьма неблагоприятных обстоятельствах - это то, в чем каждый в жизни испытывает потребность», - так раскрывается секрет чарующего эффекта литературы ужасов.
На мой взгляд, в основе соблазна фильмов ужасов - шарм страха. Именно поэтому, чувствуя себя в безопасности, уютно устроившись в наших удобных креслах и увлекшись наполненной ужасом сценой, мы погружаемся в жуткий трепет, который придает ощущение возвышенного. Причина страсти, приносящей удовольствие, пока мы не ощущаем страха у нашего затылка, состоит в следующем: стремление испытать опьяняющий восторг в результате созерцания того, как проявляется возвышенное, имеющее отношение к Творцу.