То, что меня в первую очередь привлекло в буддизме в те годы, которые последовали за моим постепенным отходом от формального христианства, не было чем-то интеллектуальным, а было в большей мере связано с моим воображением, с образами освобождения.
Я был поражен безмятежностью фигуры Будды, воплощавшей собой самообладание и спокойствие. Но там существовала также опасность, искушение в связи со слишком простым и поспешным усвоением поведения, зависящего в действительности от трудной и временами не очень красивой борьбы. Тем не менее буддизм был привлекательным и казался путем повторного открытия чего-то того, что представлялось отсутствовавшим. И при этом никто не требовал входной платы в форме религиозной или метафизической веры.
Я полагаю, что отсутствовала тогда именно «духовность». Но тогда возникает вопрос о том, может ли эта «духовность» быть выведена из существующих обязательств относительно веры. Некоторые комментаторы отметили, что в буддистской традиции нет недостатка в метафизическом веровании, а ее обычаи и ритуалы встроены в мировоззрения, для которых характерны определенная сложность и утонченность. Они задают вопрос о том, можно ли на самом деле извлечь буддистскую практику из этой среды без нанесения ущерба ее тождественности? Они спрашивают, не является ли тот буддизм, который встречается на современном Западе, оторванным от своих корней, отрезанным от необходимой подпитки с помощью своих культурных и метафизических корней? Кажется, что дело обстоит именно так. Поэтому люди подтверждают врачующую ценность медитации, а государственная служба здравоохранения (NHS) лучше чувствует себя с основанной на полноте сознания психотерапией, чем с той, которая использует христианскую практику молитвы, поскольку это эффективная техника с поддающимися измерению показателями полезности для здоровья и не имеющая отношения к «религии». Клиентам не нужно обладать опытом религиозной веры для того, чтобы заняться медитацией в любом месте и в любое время.
Некоторые современные группы прилагают большие усилия, настаивая на том, что буддизм не является «религиозным», и они, по-видимому, хотят тем самым сказать, что использование практики буддизма не имеет отношения к религиозным установкам человека. Однако те же самые группы весьма традиционны в своем языке и в ритуалах, и поэтому нам следует здесь сделать паузу и поразмыслить о прозвучавших обвинениях по поводу отрыва от корней. Верно то, что многие люди, которые сегодня практикуют буддизм, провели ту же самую работу по демифологизации, как и предыдущее поколение теологов, провозглашавших гибель Бога, но при этом их самих обвинили в том, что они превратили Новый Завет в безобидный и бледный гуманизм.
Но одно дело пытаться освободить буддистскую практику от неустойчивых или непонятных мировоззрений, и другое дело - низводить его до уровня обычной техники, пусть даже обладающей терапевтическим эффектом. Традиционно вина возлагается на технику обретения спокойствия, облегчающую заход на цель перед нанесением бомбовых ударов или делающую человека более выраженным капиталистическим хищником. Причина, которая, возможно, заставляет говорить о низведении медитация до уровня техники, состоит в том, что медитация утратила свою важнейшую укорененность как практику этической подготовки.
Традиционно принято различать формы или аспекты медитации с точки зрения успокоения эгоцентрических или коллективных страстей, а также говорить о том, что все это подготавливает практикующего человека к важнейшему буддистскому опыту просвещения или пробуждения. И в результате одно из искушений бывших христиан состоит в представлении о том, что они могут найти в буддизме своего рода трансцендентный опыт. Но все это больше похоже на ностальгию по Богу. Если в буддизме и существует какая-либо трансцендентность, то она связана с трансцендированием эгоцетричной самозакрытости. Успокоение тех страстей, в которых и заинтересован буддизм, является тем успокоением, которое сокращает господство своекорыстных чувств, мешающих человеку увидеть то, что смотрит ему прямо в лицо: собственные реальные условия и условия других людей. Человек окружен реальным миром, но он слишком занят для того, чтобы это заметить.
В этом случае буддистская практика становится формой этической подготовки, при которой сокращаются формы сосредоточенности на самом себе, мешающие проявлению заботы о справедливости. Этот аспект буддизма привел некоторых комментаторов к утверждению о том, что в данном случае, скорее всего, речь идет о философии жизни, а не о религии. Подобный контраст с религией слишком опирается на превращение религии в религиозную веру, и при этом не учитываются церемониальные, ритуальные и создающие ощущение общности аспекты различных религий, в том числе буддизма.
Но если судить о буддизме в более позитивном ключе как о философии, то подобный подход позволяет вступить в диалог с древней концепцией философии, важнейшей составной частью которой было именно то, что называлось духовной практикой или упражнением, то есть речь идет о различных способах, с помощью которых человек получает возможность освободиться от иллюзий и лучше подготовить себя для этических действий, и, разумеется, для этического отказа от действий. Стоит отметить, что древние философы пытались жить в сообществах, и в этой связи можно вспомнить о философских сообществах на примере христианской конгрегации, буддийской сангха (sangha), гуманистических групп, выполнявших функции защиты и сохранения условий для свободного от искажений восприятия мира, из которого вытекает моральное действие.
Майкл Макги
