Я отнюдь не хочу сказать, что ситуация в Соединенных Штатах, отмеченная в настоящий момент острейшим противостоянием, как бы мы сказали, разных ветвей власти, приблизилась к той, что разверзлась в октябрьской Москве 1993-го, но определенные аналогии напрашиваются сами собой.

Риторика президента Обамы становится все более и более агрессивной. Он, конечно, еще не называет конгрессменов «тупыми негодяями, уважающими только силу», но что-то похожее уже проскальзывает в его речах, когда он обвиняет республиканское большинство в шантаже и сравнивает своих противников с вымогателями денег. Сторонники Обамы типа экономиста леволиберальных взглядов Пола Кругмана пока еще не кричат «Раздавите гадину!», но тон их речей уже вполне «московско-октябрьский»: президент не должен идти ни на какие компромиссы со своими оппонентами в палате, поскольку, цитирую, «Республиканская партия в нынешнем своем состоянии более не способна думать серьезно о политике».

Как и у нас 20 лет назад, в ход идут ссылки на опросы общественного мнения: вчерашний опрос CNN/ORC показал, что на 57% респондентов, винящих во всем демократов, приходится 63%, раздосадованных на республиканцев. Обама среди обеих партий можно сказать в шоколаде — его во всем обвиняют лишь 53% опрошенных. Кругман не боится на основании этих и близких к этим цифр фактически призывать бойкотировать конгресс.

В общем, надо признать, Обама очень умело продемонстрировал американскую исключительность, правда, с невыгодной для Америки стороны. Государственные институты США и в самом деле почти исключительны для демократической страны (оставим в стороне целый ряд прямых эпигонов США типа Бразилии) — только здесь законодательная и исполнительная власти настолько отделены друг от друга, что любой конфликт между ними всегда требует долгих и терпеливых согласований между сторонами. Не случайно, именно в Америке родилась идея, что демократия как строй отличается в первую очередь устойчивой традицией договоренностей и согласований. В странах с парламентской или президентской системой такого конфликта, какой сегодня мы наблюдаем в США, просто не может произойти — здесь же в случае, когда президент и большинство в конгрессе относятся к разным партиям, они всегда рискуют не договориться по бюджету, что особенно звучит угрожающе для всего мира, когда вместе с непринятием бюджета Америке грозит и дефолт по международным финансовым обязательствам.

В общем, оказалось, что в основании мирового экономического порядка с самого начала проходила легко заметная трещина, которая теперь увеличилась, достигла вершины пирамиды и грозит обрушить всю глобальную власть доллара. И этой трещиной было жесткое разделение властей в политической системе Соединенных Штатов. Конечно, Локк и Монтескье — создатели теории разделения властей — были великими людьми, однако мы, наверное, не ошибемся, если скажем, что Конституция США со всей ее исключительной спецификой — это закон, пригодный для очень элитарного, почти аристократического общества, каким и была белая Америка в XVIII веке.

Американцы создали систему для общества, в котором все взрослые, ответственные за свою семью и свой город мужчины утром посещали протестантские церкви, где они молились Богу, а вечером — масонские ложи, где говорили о совершенствовании человека. И если в промежутках у них возникали острые разногласия, они знали, что могут утром или вечером все эти разногласия благополучно снять, договорившись обо всем по-хорошему с собратом по ложе, даже если он принадлежит к другой партии или другой деноминации.

И так длилось довольно долгое время. А сегодня в лице Америки мы имеем страну, разделенную на два враждебных идеологических лагеря. Какие там церкви, какие там ложи? Они и разговаривать не могут спокойно друг с другом — для Обамы члены блокирующей все его реформистские инициативы Чайной партии — это просто бешеные экстремисты, и ровно то же самое думают об Обаме его враги справа, которые видят в нем тайного социалиста, безбожника и поборника мирового правительства.

Будь на месте Обамы Клинтон, он бы в два счета отказался от любых реформистских инициатив и начал бы какую-нибудь приятную для большинства конгресса войну. Но Обама не может так поступить: народ поддерживает его в борьбе с конгрессом, но отнюдь не одобряет его стремление помочь сирийским оппозиционерам разделаться с Асадом. Вот Обама и вынужден проявлять мягкость в вопросе о Сирии для того, чтобы продолжать демонстрировать жесткость по отношению к нижней палате конгресса и не идти уж в этом отношении ни на какие уступки.

И что же в итоге? Республиканцы, особенно попавшие в наихудшее положение центристы этой партии, сейчас будут отчаянно искать шансы договориться по-хорошему — опять, скорее всего, будет созван так называемый суперкомитет по 10 человек от палаты и от сената для согласования подъема планки долга, размораживания бюджета государственных органов и сокращения уровня расходов. Готов ли Обама ради согласия поступиться своей реформой медицинского страхования — вот сегодня основной вопрос современности. И хотя я лично отношусь к этой реформе и ко всей экономической политике Обамы с симпатией, эти симпатии отнюдь не распространяются на тот язык «внутренней вражды», который сегодня вошел в моду в Вашингтоне.

Думаю, всему миру спалось бы спокойнее, если бы Обама и в данном вопросе отступил бы, отступил ради почти гарантированной победы на промежуточных выборах 2014 года. Как и в случае с Сирией, и с российским предложением по Сирии, стиль политического компромисса даже с неприятным противником должен принести свои положительные плоды.

Автор — заместитель главного редактора «Известий»

Борис Межуев