Неудача очередной попытки сближения России и США летом 2013 г. привела к возобновлению дискуссии о будущем российско-американских отношений. Среди политологов преобладают сдержанно-оптимистические оценки (по логике – «поссорились не в первый и не в последний раз»). И все-таки новый провал диалога Кремля и Белого дома вызывает тревогу. Лидеры России и США обсуждают, по сути, те же проблемы, что и в конце 1980-х годов: снижение накала конфронтационной риторики, возобновление переговоров по контролю над вооружениями, установление экономических контактов. За минувшие двадцать лет стороны фактически так и не смогли выстроить конструктивный диалог по этим проблемам, коль скоро вынуждены возвращаться к ним каждые два-три года.

На мой взгляд, перманентная конфронтация между Москвой и Вашингтоном [1] вызвана не стереотипами холодной войны, а нарастанием реальных противоречий между ними. Итогом этого процесса в ближайшие десять-пятнадцать лет может с большой долей вероятности стать российско-американский военный конфликт. Данный прогноз, разумеется, гипотетичен. Однако на протяжении двадцати лет стороны лишь увеличивали вероятность его реализации.

Обновленная конфронтация

Современный мировой порядок, сложившийся в ходе Второй мировой войны, был изначально англосаксонским проектом. Основные его положения были определены в рамках Атлантической хартии 1941 г. Советская дипломатия до середины 1942 г. вела переговоры с кабинетом Уинстона Черчилля о том, не направлены ли ее положения против СССР. Только в июне 1942 г. Кремль согласился с предложенной президентом Франклином Рузвельтом концепцией «трех полицейских», согласно которой ведущую роль в послевоенном мире должны были играть США, Великобритания и СССР. Достижение компромисса позволило союзникам в 1943–1944 гг. сформировать основы Ялтинско-Потсдамского порядка.

Первая трансформация мирового порядка произошла в середине 1950-х годов, когда СССР и США совместными усилиями демонтировали Британскую и Французскую империи. Именно с этого времени мировой порядок стал по-настоящему биполярным: его основу составляло соперничество двух сверхдержав, выстраивавших отношения друг с другом на основе модели взаимного гарантированного уничтожения и предельной идеологической конфронтации [2]. Риск прямого столкновения СССР и США оставался после 1962 г. минимальным. У сторон присутствовал хронический дефицит причин для начала войны, а главное – дефицит технических возможностей для оккупации территории оппонента. Ни в советском, ни в американском руководстве не было политиков-фанатиков, готовых рискнуть всем ради победы в «войне-армагеддоне». Между сверхдержавами не было споров вокруг территорий, где их интересы могли бы столкнуться по сценарию 1914 г. [3].

Вторая трансформация миропорядка пришлась на конец 1980-х годов. Политика перестройки завершилась демонтажем социалистического содружества и СССР. Однако базовые принципы Ялтинско-Потсдамского порядка сохранились в виде:

ракетно-ядерного паритета между Россией и США;
количественного и качественного отрыва ядерных потенциалов России и США от остальных ядерных держав;
монополии России и США на производство полного спектра вооружений;
монополии России и США на проведение полного спектра научных исследований;
действующего Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) 1968 г.

С точки зрения распределения силы современный мировой порядок мало отличается от периода холодной войны. Ни одна из ядерных держав «второго плана», включая Китай, не обладает средствами, позволяющими уничтожить стратегический потенциал России и США .

Не изменилась и структура мирового управления. Международно-политических документов, фиксирующих расклад сил после окончания холодной войны, принято не было. Ведущая роль по-прежнему принадлежит ООН, точнее – Совету Безопасности ООН. Состав постоянных членов СБ ограничен державами-победительницами, что завязывает легитимность современного мирового порядка на итоги Второй мировой войны. В эту логику вписывается и сохранение державами-победительницами ограничений суверенитета Германии и Японии.

На этом фоне США в 1990 г. заявили о намерении создать новый мировой порядок. Достижение этой цели возможно при наличии трех условий: (1) отсутствие у других стран силовых потенциалов, сопоставимых с потенциалом США; (2) лишение других государств способности блокировать американские решения; (3) признание легитимности порядка со стороны других государств.

Однако при сохранении материально-технической основы Ялтинско-Потсдамского порядка речь может идти лишь о неформальном американском лидерстве. Именно здесь лежат основы российско-американской конфронтации.

Во-первых, советский военный потенциал не был демонтирован по образцу Германии и Японии после Второй мировой войны. Российская Федерация остается единственной страной, способной технически уничтожить США и вести с ними войну на базе сопоставимых видов вооружений.

Во-вторых, Россия как постоянный член СБ ООН обладает возможностью блокировать решения американцев.

В-третьих, Россия недвусмысленно заявила о непризнании американского лидерства. Идеологической формой его отрицания стала концепция многополярного мира, провозглашенная Москвой и Пекином в 1997 г.

В-четвертых, Россия выступает инициатором формальных и неформальных коалиций, призванных блокировать политику США. В большинстве международных кризисов Москва пыталась противопоставить линии Белого дома политику Франции, Германии, КНР. Подписание российско-китайского «Большого договора» 2001 г. доказало, что подобные коалиции могут принимать практическое воплощение.

В-пятых, Россия проводит независимую от США коммерческую политику в области экспорта военных технологий. Она выступает донором технологий для стран, желающих создать силовые потенциалы с целью противодействия Вашингтону.

Американцы вынуждены мириться с подобной ситуацией, осознавая, что средств для наказания России у них пока немного. (Речь идет о реальном наказании, а не булавочных уколах вроде введения санкций против российских компаний или заявлений о нарушениях прав человека в России.) Но без решения «российской проблемы» американский проект глобального мира обречен на пробуксовку.

Интересы США

Еще в 1948 г. администрация Гарри Трумэна определила основную цель в отношениях с Советским Союзом как снижение советского военного потенциала до безопасного для США уровня [5]. После окончания «холодной войны» Вашингтон подтвердил этот тезис. 12 мая 1989 г. президент Джордж Буш-старший указал, что демократические реформы в СССР неотделимы от процесса разоружения. Положение о необходимости снижения военного потенциала Советского Союза было зафиксировано в Стратегии национальной безопасности США 1991 г..

Важнейшим достижением в Белом доме считали принятие в 1989 г. Вайомингского компромисса – новых правил ведения стратегического диалога. Дальнейшие уступки руководство США связывало с поддержкой центробежных сил внутри СССР. Администрации Дж. Буша-старшего и У. Клинтона поддерживали Бориса Ельцина во время внутриполитических кризисов 1991–1993 гг. [6] в обмен на уступки в стратегической сфере: от соглашения ВОУ–НОУ до остановки реакторов, нарабатывавших оружейный плутоний. Важной уступкой Кремля считалось подписание Договора СНВ-2 (1993 г.), предполагавшего ликвидацию тяжелых межконтинентальных баллистических ракет (МБР).

По мере укрепления власти Б. Ельцина Кремль был все меньше готов следовать невыгодным для него обязательствам. Переломным моментом стал, по-видимому, визит президента России в Вашингтон 27 сентября 1994 г., в ходе которого он заявил, что из-за позиции Государственной Думы ратификация СНВ-2 откладывается на неопределенный срок. К концу 1994 г. администрация У. Клинтона осознала, что задачу разоружения России быстро решить не удастся. С этого момента российский режим стал для Вашингтона враждебным. Примерно с осени 1994 г. американские эксперты стали говорить о «провале демократического транзита» в России и об установлении в ней «неоцарского» («неоимперского») режима.

В 2000-х годах ситуация усугубилась. Рост враждебности в российско-американских отношениях не был связан с внутренней политикой Владимира Путина: для реализации собственных целей Вашингтон регулярно сотрудничал с режимами, намного более авторитарными, чем «путинская Россия». Дело было в том, что Кремль отверг все попытки США начать переговоры о радикальном сокращении стратегических потенциалов на американских условиях. Москва стала добиваться пересмотра Вайомингского компромисса, что частично было сделано в рамках Договора СНВ-3 (2010 г.). Американцев также беспокоила философия российского президента, нашедшая отражение в его Мюнхенской речи 10 февраля 2007 г.: В. Путин заявил о возможности военного противодействия недружественным шагам Вашингтона.

С середины 1990-х годов США начали отрабатывать новые методы воздействия на российскую политическую систему:

проведение арестов российских чиновников и бизнесменов по обвинению в «отмывании денег», хотя их преступления против США не были доказаны;
создание в СМИ образа России как криминального и авторитарного государства, политика которого идет вразрез с интересами мирового сообщества;
выдвижение обвинений в адрес России в энергетическом шантаже других государств;
финансирование российской оппозиции с целью поиска лидеров, готовых в обмен на поддержку пойти на ускоренное сокращение стратегического потенциала России;
изучение возможности поддержки сепаратистских тенденций в России [7].

Белый дом дважды (в 1995 и 1999 гг.) осудил российскую военную операцию в Чечне. В начале 2000-х годов Госдепартамент регулярно принимал лидеров чеченских сепаратистов. Американские эксперты обсуждали потенциально опасные для России проблемы: «геноцид черкесов», «депортация народа Северного Кавказа», «неравноправное положение народов Севера» и т.п. В США приобрело популярность изучение опыта Дальневосточной республики 1920–1922 гг. [8]. Американцы не раз обсуждали возможность вступления в АТЭС российского Дальнего Востока отдельно от остальной Российской Федерации.

В практической политике Соединенные Штаты отрабатывали схемы принудительного разоружения «опасных режимов». Первым прецедентом стал Ирак, где США и их союзники провели в 2003 г. военную операцию под лозунгом изъятия химического и биологического оружия у режима Саддама Хусейна. Следующим прецедентом становится Иран, от которого американцы требуют свернуть программу обогащения урана. В случае успеха это будет означать пересмотр ДНЯО, по условиям которого право на наличие атомной энергетики имеют все неядерные государства. Перспективной целью выступает разоружение КНДР, от которой Вашингтон добивается ликвидации ядерных боезарядов и мощностей по обогащению плутония под контролем МАГАТЭ или комиссии «пяти держав». От Пакистана американцы требуют введения системы совместного с ними управления его ядерным потенциалом. Особым прецедентом выступает Сирия, где отрабатывается сценарий экстренного вмешательства «международного сообщества» во внутренний конфликт, в котором «опасное правительство» предположительно применило ОМП.

После разоружения еще двух-трех стран (например, Индии и Бразилии) одна из подобных схем будет, видимо, применена и к России. Теоретически здесь возможны два варианта. Первый: арест крупных политических деятелей России и организация над ними международного трибунала по обвинению в «геноциде» чеченцев, грузин или черкесов (нужное подчеркнуть) с одновременной постановкой вопроса о праве подобного режима иметь такое количество ядерного оружия. Второй: навязывание более лояльному правительству России соглашения об ускоренном сокращении ядерного оружия с предоставлением американским инспекторам доступа на российские ядерные объекты.

Беспрецедентно жесткая реакция Белого дома на возвращение в Кремль В. Путина была вызвана двумя причинами. Во-первых, В. Путин рассматривается американской элитой как фигура, не склонная к уступкам в вопросах разоружения. Во-вторых, американцы зимой 2012 г. осознали, что никакое финансирование оппозиции не создаст на обозримую перспективу критической массы для изменения российского режима. Ответом США стало ужесточение политики в разных формах: от демонстративного отказа президента Барака Обамы от встреч с его российским визави до принятия «Закона Магнитского», отрицающего легитимность части российской элиты. Проблема в том, что Кремль, судя по принятию «Закона Димы Яковлева», готов использовать все средства для противодействия потенциально опасным действиям Вашингтона.

В такой ситуации у Соединенных Штатов появляется заинтересованность в поражении Кремля в региональном военном конфликте. Судя по документам, Вашингтон не исключает военного вмешательства в конфликт России с кем-то из ее соседей. Целями подобной локальной войны могут быть демонстративное «наказание» российского режима, демонстрация прочности лидерских позиций США и создание предпосылок для смены режима в России. Апробацией такого варианта стала «пятидневная война» в августе 2008 г., в которую были фактически вовлечены США.

Интересы России

Россия при этом не пассивная жертва американской политики вроде Югославии, Ирака или Сирии. Напротив, при определенных условиях сама логика российской внешней политики также может способствовать возникновению конфликта.

Современная российская политическая система была модификацией политической системы РСФСР [9]. Нарочито проамериканская риторика Кремля в начале 1990-х годов была вызвана не любовью к Америке, а необходимостью решить три проблемы: признать Российскую Федерацию в границах РСФСР 1991 г., вывезти ядерное оружие с территории бывших союзных республик и легитимизировать режим Б. Ельцина в борьбе с Верховным Советом. По мере решения этих задач потребность в партнерстве с Вашингтоном уменьшалась. Американская политика с ее стремлением снизить российский стратегический потенциал начала восприниматься в Кремле как враждебная.

Ключевой задачей Москвы стало решение двух проблем: поддержание ракетно-ядерного паритета с Вашингтоном и сохранение привилегированного статуса России в мировом порядке за счет консервации роли СБ ООН. Обе эти задачи объективно противоречили внешнеполитической стратегии США. Поэтому для принуждения Белого дома к диалогу Москве требовалось идти на силовые демонстрации. Наиболее крупными из них были косовский кризис (1999 г.) и «пятидневная война» (2008 г.).

Другой мотив внешнеполитической стратегии России связан с нестабильностью ее внутриполитической системы. За минувшие двадцать лет российскому руководству удалось сохранить территориальную целостность страны. Однако проблема раздела собственности до настоящего времени не решена: в России продолжается клановая борьба. Большинство населения не считает нынешние формы собственности до конца легитимными и отвергает (за исключением части жителей мегаполисов) конкурентную этику. В массовом сознании жителей регионов распространена ностальгия по советскому прошлому. В такой ситуации российской власти важно демонстрировать внешнеполитические успехи, которые служат формой ее легитимации.

В руководстве России сильны опасения, связанные с региональным сепаратизмом. Сложные переговоры с Татарстаном о подписании Федеративного договора, две военные операции в Чечне, сепаратистские тенденции в Северной Осетии, Карачаево-Черкесии и Дагестане – все это создало ощущение, что при определенных обстоятельствах угроза распада Российской Федерации вполне может стать реальностью. Поэтому попытки Вашингтона выстроить самостоятельную стратегию поведения с российскими регионами не могут не вызывать обеспокоенность Кремля.

Политический кризис рубежа 2011–2012 гг. активизировал эти тенденции. Он показал, что поддержка руководства России меньше, чем казалось социологам пять-семь лет назад. Кризис продемонстрировал ограниченность мобилизационных ресурсов власти: ни «Наши», ни казаки, ни «селигерцы» не вышли разгонять небольшие протестные демонстрации. Волнения вскрыли наличие в обществе «эффекта усталости» от фигуры действующего президента. Кремль пошел на серьезную уступку, вернув прямые выборы глав регионов. В ближайшие годы администрации В. Путина предстоит выстраивать отношения с более самостоятельными местными властями.

Демонстративно недружественное отношение администрации Б. Обамы к фигуре В. Путина означало переход американцами «красной черты»: раньше Белый дом никогда не ставил двусторонние отношения в зависимость от конкретного лидера. Последующие полтора года подтвердили нежелание США выстраивать диалог с вернувшимся в Кремль В. Путиным. «Закон Магнитского» и «дело Бута» показали, что Соединенные Штаты не считают российскую элиту «своей» и не гарантируют ей безопасности. Для принуждения Вашингтона к диалогу Кремлю требуется или резкое ослабление позиций США, или внушительная силовая демонстрация.

Идеальным решением теоретически может стать победа России в региональном конфликте. Она принудит Вашингтон к диалогу, подобно тому, как «пятидневная война» 2008 г. подвигла американцев свернуть процесс принятия в НАТО Украины и Грузии. Внутри России «общее испытание» позволит окончательно подвести черту под распадом СССР и приватизацией 1990-х годов. Ситуация тем более интересна, что под «победу» можно подверстать любой итог конфликта. Достаточно вспомнить, что в советской пропаганде Брестский мир (1918 г.) и советско-польская война (1920 г.) преподносились как чуть ли не победы: «молодая Советская Россия устояла в кольце врагов».

Однако такой конфликт не должен быть «маленькой победоносной войной», по терминологии Вячеслава Плеве. Опыт 2008 г. показал, что быстрая победа над Грузией не переломила ни одной тенденции. Для перелома необходимо более серьезное испытание, которое по-настоящему сплотит российское общество.

Сценарии конфликта

Гипотетический российско-американский конфликт будет мало напоминать Вторую мировую войну или выкладки на тему ядерного апокалипсиса. Скорее, он будет похож на кабинетные войны XVIII века, когда стороны, обменявшись несколькими устрашающими жестами, возобновляли переговоры. Хотя такой сценарий не предполагает ядерной эскалации, до конца исключать ее нельзя: военные доктрины США и России с 1993 г. понижают ядерный порог, обосновывая допустимость и даже желательность применения ограниченного количества тактического ядерного оружия. Для обеих сторон важнее провозгласить себя победителем, решив свои проблемы.

Третья русско-японская война

Идеальным полигоном для столкновения выступает российско-японский территориальный спор. Для России Япония – сильный противник, обладающий как минимум равенством, если не превосходством, в надводном флоте на Тихоокеанском театре военных действий. Однако вмешательство российской авиации, особенно стратегического назначения, делает конечную победу Москвы несомненной. Победа в конфликте может выглядеть как исторический реванш России за поражение в русско-японской войне 1904–1905 гг. (кампанию 1945 г. таким реваншем считать нельзя, поскольку СССР одержал победу над Японией не один, а в союзе с США и Великобританией). Другим плюсом выступает наличие у Вашингтона и Токио союзного договора 1960 г.: война будет выглядеть как проявление слабости США (если они не вступят) или (если вступят) как победа в «напряженной борьбе» с американо-японской коалицией.

Для Соединенных Штатов конфликт может также сыграть позитивную роль. Вмешательство Вашингтона на финальной стадии может быть преподнесено как доказательство эффективности американской мощи и неспособности союзников решить проблемы без участия США, а также как остановка и даже отбрасывание «российской экспансии».

В самой Японии есть силы, которые могут быть заинтересованы в поражении своей страны. Американо-японский договор о взаимном сотрудничестве и гарантиях безопасности 1960 г. запрещает Японии иметь полноценные вооруженные силы и оставляет за США право проводить почти неконтролируемую военную политику на ее территории. В японском истеблишменте существуют две партии, выступающие за восстановление суверенитета страны в военной сфере. Первая считает возможным сделать это через переподписание американо-японского договора, вторая – через организацию региональных кризисов, в которых США не выполнят свои обязательства по союзному договору. За минувшие тридцать лет все попытки Токио переподписать договор 1960 г. закончились неудачей. Зато крах американского «зонтика безопасности» позволит Японии на законных основаниях воссоздать полноценные вооруженные силы и, возможно, свернуть американское присутствие на своей территории.

В пользу «японского сценария» говорит ряд тенденций последних пяти лет. В их числе – полная блокировка переговоров Москвы и Токио по территориальной проблеме, отказ сторон от компромиссных инициатив, нарастающая эскалация из-за таких шагов, как демонстративный визит президента Дмитрия Медведева на Южные Курилы или принятие японским парламентом закона об оккупированном статусе «северных территорий». Закупка российской стороной вертолетоносцев класса «Мистраль» показывает, где именно Москва видит главный морской театр военных действий. Конфликт может начаться с провозглашения Японией суверенитета над «северными территориями» и высадки на них нескольких тысяч мирных японцев. Ответным шагом Москвы, видимо, станет проведение ограниченной военной операции по «принуждению Токио к миру».

Арктическая война

Реалистическим сценарием выглядит столкновение в Арктике. Северный Ледовитый океан в настоящее время недоступен для нормальной жизнедеятельности и регулярной добычи полезных ископаемых. Тезис о рентабельности их добычи и самом их наличии никогда и никем не был доказан. Несмотря на это, арктические державы обмениваются жесткими и вызывающими шагами.

В 2002 г. Комиссия ООН по границам континентального шельфа отправила российскую заявку на доработку. В 2014 г. Москва должна подать доработанный вариант, доказывающий, что подводные хребты Ломоносова и Менделеева являются продолжением Сибирской континентальной платформы. Если Комиссия отвергнет доработанный вариант, Москва провозгласит суверенитет над советским арктическим сектором в одностороннем порядке. Реакцией других стран может стать силовое противодействие России по образцу столкновения СССР и США за остров Врангеля в 1924 г.

Теоретически возможны два варианта столкновения: конфликт России и Канады вокруг Северного полюса или конфликт России и Скандинавских стран из-за Баренцева моря и статуса Северного морского пути. Но со Скандинавскими странами Москва выстраивает терпеливый диалог, включающий серьезные уступки: от Мурманского договора с Норвегией (2010 г.) до попыток реанимировать Конференцию по Баренцеву региону (2013 г.). Иное дело – Канада. Диалог Москвы и Оттавы блокирован с 2002 г., и именно позиция этой страны подается в российских СМИ как наиболее антироссийская. Между Россией и Канадой сохраняется конфликт за статус Северного полюса.

Для России выдавливание небольших канадских групп из российского сектора (возможно, после напряженного воздушного боя) будет выглядеть как «выстраданная победа». Внушительным успехом станет вброс тезиса о «расколе НАТО», если Осло и Копенгаген окажутся в стороне от конфликта. США смогут преподнести вмешательство в конфликт как остановку экспансии российского режима. К тому же конфликт в Арктике может быть использован Вашингтоном в качестве предлога для начала реформы СБ ООН как организации, не справившейся со своими обязанностями.

Тихоокеанский конфликт

Эксперты часто строят сценарии российско-американского партнерства на Тихом океане. Но именно здесь Москва и Вашингтон имеют территориальные споры: граница по Берингову морю, статус Охотского моря (США не признают его внутренним морем России), неразделенность шельфовых зон Берингова пролива и неоднозначность границы в Чукотском море [11]. Кроме того, Соединенные Штаты не признают статус Северного морского пути как внутренней транспортной артерии России и до конца не отказываются от исторических претензий на архипелаг Де Лонга [12]. Дополнительным источником конфликта может послужить поддержка американцами сепаратистских тенденций на Дальнем Востоке.

Для США такой вариант развития событий станет попыткой подтолкнуть сценарий распада Российской Федерации. Даже если он не сработает, Вашингтон может использовать его для демонтажа институциональной основы Ялтинско-Потсдамского порядка. В России такой конфликт может быть подан едва ли не как «Третья отечественная война». Вопрос о неэффективности сырьевой экономики будет отодвинут на обочину, подобно тому, как война 1812 г. позволила на полвека заморозить дискуссии о неэффективности крепостного права и самодержавия.

Другие сценарии

Помимо этих сценариев возможны и другие варианты – прежде всего, столкновение России и США на территории СНГ. Наиболее реалистичным полигоном теоретически выступают:

волнения в Белоруссии, вызванные возможным ее выходом из Союзного государства;
эскалация конфликта вокруг Калининградской области за счет предъявления территориальных претензий на нее со стороны Польши или Германии либо появления в ней сепаратистках настроений, которые будут поддержаны ЕС;
обострение проблемы статуса русскоязычного населения в Эстонии и Латвии по образцу конфликта вокруг «бронзового солдата» в мае 2007 г.;
обострение проблемы сепаратизма на северо-западе России – перенос части столичных функций в Санкт-Петербург может совпасть со стремлением региональных элит выстроить особые отношения с ЕС.

Столкновение российских и американских вооруженных сил теоретически возможно в таких конфликтных точках СНГ, как Крым, Черное море, Закавказье. Однако подобный конфликт не позволит ни Москве, ни Вашингтону решить глубинные политические задачи. Для России победа в нем будет выглядеть слишком очевидной, а для США – поставит вопрос об эскалации из-за необходимости усилить военную помощь союзникам.

Между Москвой и Вашингтоном происходит накопление противоречий, которые создают потенциал для вооруженного конфликта. При этом ядерный фактор не служит гарантией мира. Разрушительная мощь ядерного оружия и инсинуации на тему «ядерной зимы» побуждают политические элиты относиться к нему осторожнее, чем к иному виду оружия. Но опыт Первой мировой войны доказал возможность ограниченного применения ОМП, опыт Второй мировой войны – возможность ведения военных действий без применения химического оружия. Перспектива ограниченного применения ядерного оружия в свете опыта Хиросимы, Нагасаки и Чернобыля не выглядит чем-то запредельным. Гораздо важнее – накопление политических и психологических причин для возможного столкновения.