Отец у меня кореец, а мать — русская. С одинаковой вероятностью я могу стать жертвой и бритоголового парня, и мигранта, который вдруг решится на грабеж с голодухи. Меня пугает и толпа ошалевшей молодежи с наполовину закрытыми банданами лицами, и компании кавказцев в спортивных костюмах с килограмовыми золотыми цепями на шее. Рвани они друг на друга, на какую сторону мне встать, чтобы уцелеть?

В межэтнических раздорах я участвую изо дня в день, для этого мне даже не нужно выходить за порог своего дома. Я умею их разжигать, потому что мне нужно отстаивать свое национальное достоинство, но умею и гасить, потому что нет ничего хуже войны с ближайшими соседями.

Тех, что снизу, мы заливаем раз в два года. Они уверены, что мы это делаем потому, что я — не русская. Жили бы русские люди, не заливали бы. Ежу понятно.

Нас, в свою очередь, топит пожилая еврейская чета сверху. Фрикативно раскатывая «р», они объясняют, что средств оплатить ущерб у них нет. Ну, чего ждать от евреев? Все вместе мы годами льем воду на мельницу национального конфликта. Нам бы договориться и заставить управляющую компанию сменить канализационный стояк, но мы не можем найти общего языка.

Дверь в дверь с нами живет татарская семья. Как-то на Пасху муж решил укрепить соседские связи и радостно сообщил: «Христос воскрес!» В ответ получил сухое: «И вас также». Мораль проста. Пеките куличи у себя в квартире, а мы будем лепить чак-чак в своей, но не нужно делать вид, что мы все тут одной крови и веры.

Когда передовицы газет пестрят заголовками, типа «Неужели мы будем терпеть, что кавказцы убивают русских мальчиков?!», массы теряют критическое отношение к происходящему.

…Выпускник философского факультета МГУ, у которого мать — литовка, лезет в драку с бомбилой, выкрикивая: «Убирайся из моего города!» Другие люди когда-то кричали эти же самые слова его деду и бабке, но он не хочет сейчас об этом думать.

…Наполовину татарин, крещеный в младенчестве русской мамой в Липецкой деревне, вдруг начинает демонстративно закупать халяльную баранину в мечети. Не снимая креста.

В то же самое время, на другом конце города московский армянин, никогда не живший в Армении, хочет жениться на русской женщине, но получает угрозы от ее бывшего мужа-дагестанца. Вопрос решают через диаспору, а пока жених носит с собой травматический пистолет. И если один убьет другого, тут же заговорят о неприязни на национальной почве. Хотя речь идет о любви.

Несчастный жених звонит нам каждый вечер и жалуется, что мама убеждает его женится на армянке. Потому что сейчас такой тренд: чтобы выжить, надо сбиваться в национальные стаи. Знакомые корейцы, которые не знают другого языка, кроме русского, кривятся, когда узнают, что мой муж другой национальности. Выйдя «за своего», мне было легче раствориться в корейском сообществе Москвы.

Каждое утро после погрома в Бирюлево я слышу одно и тоже: «Возьми с собой паспорт!» В семье боятся, что меня, не разобравшись, заметут в обезьянник с нелегально находящимися в Москве трудовыми мигрантами. Но стражи порядка далеко не так просты. И проявляют настоящие чудеса дедуктивного метода. Молодой полицейский браво подошел ко мне, когда я стояла у входа в метро и разговаривала с коллегой:

- Вы в Москве живете?

- Да, — несколько удивленно отвечаю я.

- Тогда скажите, где находится памятник Минину и Пожарскому?

- Там же, где и лобное место.., — выдаю, растерявшись.

- Все ясно, — резюмировал полицейский, — напилась уже.

Тут опомнилась моя коллега и поручилась, что я нахожусь в Москве на законном основании. И проводила меня до турникетов.

-         Что ты вперед меня на эскалатор лезешь?! — нетрезвый и расхристанный мужчина, протолкнувшись шагнул на эскалатор первым.

-         Почему вы мне грубите?

-         Езжай к себе и там порядки устанавливай, а здесь я дома!

-         Так и я дома…

… Полы в моем многонациональном подъезде моет, естественно, таджичка. Я плачу ей, чтобы она убиралась в тамбуре. И каждый раз она удивляется, как я могу давать деньги, когда работа еще не выполнена? Я убеждаю себя, что оказывая доверие, совершаю акт толерантности. Но на самом деле, просто уверена, что для этой бесправной женщины мои двести рублей, возможно, единственные живые деньги, которая она видит в России. Как ей платят? Где она живет? Скольких роственников кормит своим трудом? Мне это неинтересно. Мне удобно, мне нравится, что она с благодарностью берет купюры и улыбается мне так, словно я подарила ей миллион.

В ближайшей к дому школе в первом классе почти половина учеников не русские по национальности. «Кого у нас только нет! — всплескивает руками учительница, — даже немец есть. Вот только с Нуриком непонятно.., — она понижает голос и кивает на мальчика с черным ежиком волос, — мы его спрашиваем, а он не знает. Я думаю, что он таджик или узбек…»

Счастливый Нурик! Как проста его жизнь без бесконечных дискуссий о национальном вопросе и национальной же идее.

Надежда Арабкина