Картина «Цвет рая» («Color of Paradise»), прошедшая в кинопрокате с большим успехом, завоевала специальный приз Монреальского кинофестиваля. Настойчиво рекомендуем вам посмотреть этот фильм вместе с вашими детьми. По сравнению с тем, что сегодня предлагает детской аудитории Голливуд, эта картина подобна глотку свежего воздуха в газовой камере.
    Фильм «Цвет рая» — это душевная история слепого деревенского мальчика, вернувшегося из тегеранского интерната домой, где кроме любящих его сестер и бабушки есть еще и его овдовевший отец, который подыскал себе молодую жену и тяготится своим сыном-калекой.
    Простая, удивительно чистая история, которая поражает в наш век постмодернистской эстетики и истеричного аморализма тем, что где-то еще сохранилось что-то большое и настоящее. Фильм мог бы показаться даже несколько наивным, но уровень режиссерской и операторской работы не оставляет места для подобных впечатлений.
Каждый кадр скомпонован и проработан до уровня самостоятельного художественного произведения.

Тончайший рисунок света и тени придает происходящему какой-то особый глубинный смысл, придавая фразе главного героя «слепые могут видеть Аллаха, но не глазами» ключевое значение.
    Снял картину иранский кинорежиссер Маджид Маджиди, который родился в 1959 году в Тегеране и уже с двадцатилетнего возраста начал выступать на профессиональной театральной сцене. С начала 1980-х он снимается в кино, в том числе в фильмах другого классика иранского кино — Мохсена Махмальбафа, и пробует себя в качестве режиссера короткометражных лент. Первая полнометражная работа — фильм «Бадук» (1991). Среди его наиболее известных картин — «Отец» (1995), «Дети небес» (1996), «Цвет рая» (1998), «Дождь» (2000). В 1997 и 1999 годах Маджид Маджиди дважды получал приз за лучший фильм на кинофестивале в Монреале.
    Маджид Маджиди, между тем, остается умеренным ортодоксом, продолжает хранить верность местному аналогу соцреализма, который можно бы обозначить неуклюжим термином «исламский гуманизм». Он никогда не вступал в открытую конфронтацию с властью. И, похоже, не испытывает разлада с установками иранского государства. Маджиди, однако, нельзя обвинить в прямой агитации и пропаганде непогрешимости властей. Режиссер рассказывает немудреные истории, через судьбы совсем не великих людей, утверждает истинные символы ислама и мусульман. До зрителя исподволь доводится идея присутствия в мире Предопределения свыше, торжества божественной милости и благодати. Не где-то когда-то, а здесь и сейчас.
Ниже приведем отрывок из интервью Маджида Маджиди журналу «Искусство кино».

— Отчего персонажами ваших историй становятся, в основном, представители социальных низов: бедняки, обездоленные? Чем обусловлен подобный выбор?

— Я сам был одним из них. Вырос в небогатой семье. Многое из того, что вы видите в моих фильмах, навеяно воспоминаниями детства. Мне ближе проблемы неимущих. Их житейские коллизии и заботы, на мой взгляд, куда продуктивней для экранной драматургии, чем метания благополучных господ, представителей высших слоев общества. Я знаю, что нищета — непривлекательна. Бедность пугает нас. Но даже в самых трудных условиях человек способен сохранить достоинство, сберечь свою человечность. Именно это я и хочу показать в своем кино. Деньги, ведь, — не самое главное в жизни. Бедняки в моих фильмах горды, благородны, добры. Ребятишки в «Детях небес» не стесняются бедности, не стыдятся ее. В начале картины мальчуган теряет туфельки, единственную обувку сестры. К финалу дети находят пропажу. Но не отбирают туфель у малышки, еще более обездоленной, чем они. Я не смакую ту нищету, что унижает персонажей и зрителя. Мои герои бедны, но это — красивая, гордая бедность.

— Чем отличаются ваши новые фильмы от более ранних лент?

— Отличия — существенные. Во всех моих прежних фильмах героями были дети или подростки, ребята из бедных семей. В кадре работали лишь непрофессиональные исполнители. Персонажи новых картин — взрослые, представители среднего класса. И заняты в них дипломированные актеры.

—Что видится вам краеугольным камнем фильма? Звучащее слово, характеры, визуальные образы?

— Элементы, которые вы перечислили — дополняют друг друга. Их невозможно разделить. Но для меня первостепенна идея картины. На втором месте по значимости — характеры, игра актеров. Я должен сначала увлечься какой-то идеей, а потом уже собирать материал, совершенствовать наработки. Убежден: если найден хороший сюжет, точно заданы персонажи и выбраны адекватные исполнители — все оплошности и огрехи можно исправить и обойти.
    Когда я готовился к съемкам, коллеги убеждали меня сменить оператора. «Он плохо работает со светом», — говорили доброжелатели. Но в тот момент я уже понимал: живые реакции ребятишек для меня важней идеально выстроенного кадра. Мне нужен был такой оператор, который умел бы снимать быстро. Не тормозил бы процесс своим перфекционизмом («Подожди, я не успел еще выставить свет!»). Конечно же, я ценю хорошую «картинку». Но если приходится выбирать между качеством изображения и достоверностью актерских реакций, предпочтение отдаю «человеческому фактору». Пусть даже дубль — не в фокусе.
    На съемках я говорил оператору: «Мне нужен не созерцатель, необходим охотник». На этой картине мы работали не по правилам. Не было стандартных команд: «Тишина! Камера! Съемка!». Случалось, оператор по 30-40 минут не отходил от объектива, прежде чем ему удавалось поймать искомый момент. Мы в это время настраивали маленьких актеров на нужный лад, а «охотник» сам принимал решение, когда ему стоит включить камеру.
    Если имеешь дело с непрофессиональными исполнителями — особенно с детьми — съемки и в самом деле напоминают охоту. Стрелок ведь не может заставить газель остановиться, замереть. Он должен выследить добычу и бить без промаха. Мои операторы также охотятся за нужным кадром. Уверен, что актер-непрофессионал способен быть искренним перед камерой только единожды. Повторы и дубли ему не по силам. Вот почему так важна для меня достоверность игры. Актер, человек на экране, обеспечивает контакт между картиной и аудиторий. И от естественности его реакций зависит — примут ли зрители фильм.