Выпрямление времени (продолжение) - 7 Октября 2010 - Наш Мир - Казахстанская Республиканская Газета

Одной из задач мысли является вынесение диагноза. Симулякр — это диагноз российской болезни. Способ терапевтического лечения — образование духовного, а если хотите, просто гуманитаризированного пространства.

Мерилом этого духовного пространства в любой религиозной культуре является Путь — одно из имен Иисуса Христа. А в исламе понятия шариат и тарикат также обозначают путь, путь простого верующего и путь суфия. Путь, дорога — это то, что ведет к Цели, будь она духовной или материальной. В аравийских степях до сих пор попадаются одинокие врата исламского времени, напоминающие триумфальные римские арки, они не связаны ни с чем. Аналогичные врата существовали и в Японии эпохи синто, они просто стояли, обозначая Путь и стоянку одновременно.

Имеет ли ислам вообще и российский ислам, в частности, свое особое пространство на манер того канонического пространства, которым обладает христианство?[14] Безусловно, имеет. Существует понятие дар ал-ислам — пространство под властью мусульманских правителей и управляемое шариатом. Было бы неточным переводить это понятие как «территория ислама», скорее — это пластичность пространственности, меняющая свои внутренние границы с прехождением времени и переходящая в некоторую среду. Идеально-каноническая среда (включающая в себя и пространство как категорию умозрения) ислама в современном понимании, например, следующим образом формулируется в 11-й статье конституции Исламской Республики Иран: «Правительство ИРИ обязано всячески содействовать тому, чтобы его общая политическая линия основывалась на союзе исламских народов; оно должно приложить максимум усилий к тому, чтобы осуществить политическое, экономическое и культурное единство исламского мира». Именно поэтому мы говорим, что понимание исламского правления не ограничивается территориальными и пространственными характеристиками, это — идеально-гомогенная среда религиозных, политических, экономических и культурных свершений.

Понятию дар ал-ислам противопоставляется другое понятие — дар ал-харб, что обычно переводится как «территория войны» с теми государствами, которые противостоят дар ал-ислам, т. е. находятся в состоянии войны с исламским миром. Но существует и еще одно понятие — дар ал-сулх (территория мира), характеризующее неисламские территории, урегулировавшие свои отношения с дар ал-ислам посредством мирного договора.

Заметим, что в противоположность христианству, где каноническое пространство носит черты территориальности, понятие дар ал-ислам — экстерриториально, оно обнимает все толки (сунниты, шииты) и юридические школы (мазхабы). Не всякий православный христианин войдет в католический храм, но в исламе любая мечеть открыта для всех мусульман. В одной мечети могут оказаться рядом суннит и шиит.

Более того, иудеи, христиане и зороастрийцы в мире ислама наделены статусом «людей Писания» (ахл ал-китаб), т. е. тех, кто знает Истинного Бога через посредство Св. Писания. Политическая доктрина ислама придала «людям Писания» статус «покровительствуемых» (ахл аз-зимма), т. е. тех, кто обладает правом на беспрепятственное отправление своих культов и находится под правовой защитой исламского государства. «Люди Писания», с их специфическими социоконфессиональными территориями (кварталы, храмы, школы), включены в дар ал-ислам. Пространство ислама по сути поликонфессионально и поликультурно, будучи предельно разомкнутым, готовым принять и приять чужого. И здесь, в вопросе пространственности, вновь мы сталкиваемся с уже отмечавшейся обращенностью ислама в будущее: в нем видна знаменательная незавершенность или, другими словами, способность к расширению, воля к новым обретениям. Обнять универсум, не вмешиваясь в его своеобычность и доверяя Божественному Промыслу.

Особенностью ислама в России является то, что у него нет своего выраженного пути в современной культуре страны, а следовательно, нет и скорости освоения своей же среды. Существует Путь веры, это верно, но пути культуры пока не видно. Его следует вырабатывать, и он обязан быть прямым. Но для этого необходимы специальные усилия.

Государство не заботится об исламе, ибо не ведает о его существовании. Государству мнится, что целокупный ислам состоит исключительно из вероисповедного ядра. Сам же по себе ислам в России нищ и слаб. Он не культурен, а потому не в состоянии поддержать никакую культурную или цивилизационную инновацию. Мусульманам не хватает интеллектуалов. Появление мечетей не есть признак того, что ислам обрел свое пространство, он обрел лишь место для отправления культа.

Александрово пространство vs Евразия

Надо признать, что степная культура России волновала умы русских интеллектуалов. Эта культура не сумела создать сколько-нибудь развитой городской среды, но, тем не менее, существовала и требовала к себе внимания. Самым значительным по последствиям откликом на степь была теория евразийцев, которые считали Россию наследницей Золотой Орды, говорили о русско-тюркском синкретизме. Им активно возражал, например, Бердяев, но даже его мощный голос не поколебал привлекательности евразийской идеи.

Сегодняшние евразийцы и «патриоты» не знают или не хотят знать, что давным-давно обозначено другое направление для развития русского творческого сознания, к которому прямое отношение имеет и российский ислам. Сделал это Алексей Хомяков в трактате по всемирной истории, опубликованном под названием «Семирамида».

Царица Вавилона Семирамида, прославившаяся постройкой знаменитых «висячих садов», как полагает опирающийся на старинные легенды Хомяков, происходила из Бактрии. Для Хомякова в образе Семирамиды соединились два творческих начала, доминанты всей мировой истории — иранское и кушитское. Одно духовное, светлое, связанное с горним миром, несущее порядок, другое — связанное с дольним миром, материальное, темное, несущее хаос. «Иранство, — писал Хомяков, — всегда восстановлялось частными усилиями великих умов; кушитство вкрадывалось от беспрестанного действия времени и народных масс. Очевидна сравнительная слабость иранского учения в его борьбе с примесью кушитской стихии. Иранство, вечно забываемое, вечно требовало возобновления; кушитство никогда не могло упадать и искажаться, ибо в нем заключалось крайнее искажение человеческой природы»[15].

Под Бактрией или Восточным Ираном Хомяков подразумевает территорию, до недавнего времени частично входившую в состав СССР, — это область современных Бухары, Самарканда и северного Афганистана. Иначе эта территория называется Великий Хорасан (Мавераннахр и Хорасан).

По мысли Хомякова, иранство, обращенное им из этно-культурно-религиозной реалии в историософское понятие, находит свое воплощение во всех позитивных началах культурного мира. В основаниях еврейства и христианства, древних Греции и Рима лежит иранская (и 'уже — восточноиранская) духовная основа. Выводя происхождение славян и русских из восточного Ирана, Хомяков замечает: «…Получив в Иране достояние древнего просвещения, они в своей кроткой и труженической жизни пахарей, купцов и горожан хранили старое наследие предков неизменнее других одичавших племен»[16]. Представим себе на минуту, как бы возмутился Хомяков, если бы при его жизни была высказана идея евразийского сплочения России и степи.

Хомяковым начертана перспектива овладения пространством, которое мы назвали бы александровым. Речь идет о едином культурном пространстве, возникшем в результате походов Александра Македонского [17], миссия которого заключалась не просто в овладении всем миром, но по преимуществу в стягивании и семантической упорядоченности мира, центром которого всегда оставался Средиземноморский бассейн. Легенда об основании Булгара Александром является одним из частных свидетельств утверждения метаисторического пространства Александра на территории степи и собственно России. Иначе говоря, прошлое и современное пространство России невидимыми узами втягивается в макромир Средиземноморья.

Евразийское пространство, в противоположность александрову, сугубо географично и этнично, оно вбирает ограниченное число народов и устанавливает очевидную тюркскую, степную доминанту. Вот что пишет один из теоретиков евразийства: «Татаре — нейтральная культурная среда, принимающая "всяческих богов” и терпящая "любые культы”, пала на Русь как наказание Божье, но не замутила чистоты национального творчества. Если бы Русь досталась туркам, заразившимся "иранским фанатизмом и экзальтацией”, — ее испытание было бы многажды труднее и доля горше. Если бы ее взял Запад, он вынул бы из нее душу». Или: «Россия — наследница Великих Ханов, продолжательница дела Чингиза и Тимура, объединительница Азии»[18]. Александрово пространство, напротив, планетарно, антропологично и урбанистично. Оно охватывает все пределы культурного мира. Творческая воля и смелый вызов индивидуумов, творцов par excellence всегда стоял и продолжает быть катализатором этого пространства.

Если согласиться с фактом существования Евразии, то она составляет лишь малую и по происхождению довольно позднюю часть александрова пространства.

Культура ислама органично входит в средиземноморский макромир александрова пространства. Россия также обречена быть частью александрова пространства, ибо там лежат ее религиозные и праэтнические корни. Если Россия поддастся идеологемам евразийства, она замкнется, самоизолируется от средиземноморского мира, и тогда ислам в России не имеет шансов на преодоление своей «степной» сути, изживание симулятивности.

Следует помнить, что вероисповедное ядро ислама в Волжском бассейне вызревало в результате миссионерской деятельности подвижников Бухары и Самарканда. В этом состояла задача горожан Мавераннахра — не просто исламизировать степь, но придать ей черты высокой культуры (создание собственно исламской инфраструктуры — дорожно-караванная связь, строительство мечетей, распространение искусства и каллиграфии, суфийской мысли). Ислам в России носит родовые отметины иранского суннитского ислама.

Ислам в России слаб, но не настолько, чтобы можно было говорить о его неизлечимой болезни. Мечети полны прихожан, еще жива традиция внутреннего ислама — суфизма. Однако мало тех, кто на высоком мировом уровне ставил и разрешал бы проблемы культуры в широком понимании этого слова. Похоже, что пока единицы начинают осознавать необходимость поглядеть на прошлое с позиций современного знания. Таких людей мало, но они есть, и это означает только одно: российский ислам смотрит в будущее (см. работы Любови Горяевой и Рафаэля Хакимова в этом номере «ОЗ»). Память и воображение мусульман медленно находят единый вектор движения вперед.

Разомкнутость мира ислама как одна из его базовых интенций свойственна, пусть даже в малой степени, и российскому исламу. И дело тут не в формальных и неформальных связях с зарубежными мусульманами. Открытость состоит не в этом. Современное состояние обсуждения проблем ислама показывает, что все более и более настоятельной является не просто мысль, но мысль современная, философствующая. Вся история культуры ислама показывает, что ни одна проблема теологов не оставалась без внимания философов и, что характерно, поэтов, художников и архитекторов. Логический тафсир всегда уравновешивался поэтическим шархом и философской интерпретацией. Человек ислама — это человек интерпретирующий. Ислам в России не может оставаться оторванным от мировых тенденций его осмысления. Нельзя постоянно жить стилизацией прошлых достижений, будь то богословие, архитектура или политология на ниве существующего периферийного ислама. Результатом этого, как мы говорили, является фантомность, симулятивность мышления. Необходимо в полной мере осознать, что современный систематизирующий интеллектуальный иджтихад — единственное, что может с успехом противостоять радикалам, реакция которых ситуативна. Проблемы ислама нуждаются в публичных обсуждениях с участием заинтересованных государственных структур. Обсуждение как совет российскому исламу не может не вызвать ответной реакции. Сам ислам нуждается в благом совете.

Для авторов этого очерка очевидно, что российский ислам должен возвратиться не в древние аравийские пустыни и средневековые степи, а в то современное пространство, которое мы назвали александровым миром.

расписание оразы

расписание уразы

расписание рамазана

расписание рамадана