Прежде чем попытаться ответить на поставленный в первой части статьи вопрос, следует остановиться на анализе современного уровня развития ислама в Казахстане. Как уже отмечалось ранее, советский строй основательно "зачистил" духовно-религиозное поле страны, по существу поставив целью полностью сделать его атеистическим. А голод, коллективизация, сталинские репрессии, война, выкосив целые поколения казахов, в еще большей степени усугубили проблему преемственности, непрерывной передачи традиций, знаний, веры.

Проблемы современного развития ислама

Так, по мнению Е. Сейткемела, "в арабских странах нет разрыва в поколениях, преемственность наблюдается, а у нас был надлом, национальная драма (и не одна за весь XX век), очень много нерожденных поколений. Связь поколений нарушается, прерывается, передача не производится". Особенно заметным на этом фоне становится взрывной рост религиозности населения последнего времени.

Непосредственно сам рост религиозности среди казахов экспертами не рассматривается в качестве проблемы. Проблема видится в сопровождающих его аспектах. Назовем некоторые из них.

Во-первых, "массовый исход" казахов, особенно молодежи, в ислам не является линейным, заданным процессом. Для многих он происходит на фоне поиска своих, особых, форм вхождения в религию. Именно незаданность, поисковый характер указанного процесса приводит к тому, что, как утверждает историк А. Муминов, "в связи с нехваткой информации люди сейчас попадают под одностороннее влияние миссионеров. Происходит ошибочная интерпретация". Р. Темиргалиев также говорит о том, что "казахи все чаще стали вступать в ряды разнообразных и весьма подозрительных сект и течений". Данное обстоятельство в очередной раз подтверждает тезис об отсутствии или слабой укорененности в обществе своей концепции ислама. "Вся проблема заключается в том, что "казахский ислам" каждым понимается по-своему. Для кого-то это просто слабая религиозность, для других – это сплав ислама и древних тюркских верований, для третьих – идеи суфизма и учение Ходжи Ахмеда Яссави" (Темиргалиев).

Основным "противоядием" в этой связи эксперты считают наличие безусловных духовных лидеров, в опоре на мнение которых неофиты могли бы делать свой выбор. Но, как отмечалось, таких лидеров сегодняшний официальный ислам в Казахстане не предлагает. "Должен быть духовный лидер, который смог бы направлять людей, давать нужные знания. У людей сейчас есть тяга к религии, но нет своих ученых, проповедников, которые бы управляли этим стремлением. Чтобы они появились. Поэтому народ сейчас потерялся – не знает за кем следовать. Если они последуют за аферистами, то это будет большой бедой".

Таким образом, следующей проблемой можно назвать неудовлетворенность экспертов качеством исламского духовенства. Практически все опрошенные оказались невысокого мнения о работе ДУМКа, его места и роли в религиозной жизни казахстанских мусульман. По мнению Е. Сейткемела, "ДУМК – общественная организация, и Дербисалиев не имеет прав в исламском мире". Б. Айнабеков напрямую связывает увеличение в Казахстане различных исламских течений с неудовлетворительной работой муфтията: "за последние десять лет ситуация изменилась резко в худшую сторону. Это связано с тем, что религией стали управлять люди, далекие от духовной жизни, без соответствующего религиозного образования и подготовки". С этим мнением согласен А. Муминов, который также не удовлетворен работой официального духовенства и полагает, что исследовать казахское мусульманское общество должны люди, которые обладают глубокими познаниями в исламском богословии. А многие из нынешних религиоведов не изучали арабского или персидского языков, без знания которых (в первую очередь, арабского) невозможно профессионально осуществлять свою деятельность. Как выход рассматриваются открытие школ, духовных академий, исламских научно-исследовательских центров, которые могли бы готовить собственные религиозные кадры; организовывать выпуск словарей и других специальных изданий.
Вместе с тем, только Диас Медеушеев оценивает работу Духовного управления вполне позитивно, полагая при этом, что приход в туда ученого А. Дербисалиева помог этой структуре в организационном и имиджевом плане.

В-третьих, религия мусульман становится популярной, превращается в значимый элемент общественной жизни. Поэтому неудивительно, что одним из следствий становится превращение религиозной жизни в объект товарно-денежных отношений. Эксперты указывают, что в нашем молодом капиталистическом обществе уровень религиозности человека зачастую оценивается по тому, сколько денег было вложено на строительство мечети или как много средств было потрачено на поминки по усопшему. Мало того, что подобное "конкурирование" развращает и без того неустойчивую паству, оно еще и имеет серьезные социально-политические последствия. По мнению Айнабекова, религиозные общины начинают возникать вокруг личностей, которые попросту тешат свои амбиции: "У нас любой человек, у кого есть деньги, может создать свою религию. Он платит деньги и за один день у него регистрируют религиозное объединение".

Медеушеев отмечает также такой эффект подобного финансирования как "учения на заказ": "За что борются сейчас проповедники? За души? Нет! За материальные ресурсы: сейчас ищут, где бы оторвать побольше. Проповедники ищут разницу, богословскую разницу в учении, и на ее основе делают деньги". Все это еще больше раскачивает и дробит без того сложную ситуацию с исламом в стране.

В-четвертых, в ходе исследования выявилось и различие в оценках уровня влияния на религиозную ситуацию зарубежных миссионеров и проповедников. Так, по мнению большинства опрошенных, действие сравнительно либерального законодательства по вопросам свободы совести слабо контролирует прозелитскую деятельность исламских миссионеров, что приводит к негативным последствиям. В связи с этим, про мнению экспертов, одним из направлений работы государства должно быть ужесточение законодательства, пресечение деятельности чуждых нам элементов. Как говорит Р. Темиргалиев, в сферу интересов таких деятелей входят "и сами казахи, и мигранты из мусульманских стран, проживающие в нашей стране. Органы национальной безопасности без устали громят подобные организации, а суды при рассмотрении таких дел обычно не проявляют снисхождения к подсудимым, но, как рассказывают очевидцы, оказываясь в местах не столь отдаленных, те же салафиты только множат число своих сторонников".

Заметно отличается от других оценок мнение Д. Медеушеева; который утверждает, что сейчас ситуация иная, чем в середине 90-х годов: "Тогда финансовые потоки (гранты и деньги) имели зарубежные корни, т.е. раньше проповедникам давали деньги те страны, где они обучались или откуда приезжали. Сейчас внешний поток ничтожно мал. Сегодня финансирование проповедников идет только за счет внутренних резервов: есть богатые последователи, которые платят столько, сколько надо хоть на зарплату, хоть на проповеди, хоть на мечеть". Такой взгляд заметно меняет картину, поскольку и в обществе, и в экспертной среде довольно распространенными являются обвинения в адрес деятельности иностранных миссионеров как одну из главных причин ухудшения ситуации в целом единой мусульманской общине Казахстана.

Хиджаб – носить или не носить

Так как же быть с хиджабом? Можно сказать, что отношение к хиджабу, а точнее к тому, должны ли его носить казашки, стало лакмусовой бумажкой для проявления точной позиции опрошенных. Как сказал Радик Темиргалиев, хиджаб на сегодняшний день – это не только элемент гардероба добропорядочной мусульманки, но и в определенной мере оружие идеологической борьбы.

Вполне понятно, что если эксперт полагает, что ислам в Казахстане приходит на пустое место, то и восприятие внешнего вида новообращенных видится ему в каноническом виде, т.е. с максимальным закрытием тела женщины.

Те же, кто считают, что ислам давно укоренен в нашей стране, и сейчас идет речь лишь о его возрождении, полагают, что эта одежда не подходит для наших женщин. Они говорят о том, что есть свой традиционный вид одежды казахских женщин, который формировался на протяжении многих столетий. По их мнению, в частности А. Муминова, "нашим девушкам не идет иранская или арабская одежда, которая больше предназначена для пустынной, песчаной местности. Я не думаю, что у казахских женщин в XVII–XVIII веках не было соответствующей исламским канонам одежды. Если она была у узбечек и таджичек, то ясно, что она была и у нас". С ним согласен Б. Айнабеков, по мнению которого хиджаб – это мусульманская женская одежда, но при этом ни в каком документе не оговаривалось, какой именно она должна быть. Пусть это будет платок, или что-то другое; каждый народ в итоге выработал свой традиционный стиль.

Вместе с тем, все эксперты согласились с тем, что решение этого вопроса не должно приобретать конфликтный характер и уж тем более не должно осуществляться в стенах общеобразовательных учебных заведений.

Каким будет ислам в Казахстане?

Как и следовало ожидать, среди экспертов нет единого мнения по поводу главного вопроса сегодняшнего дня – об оптимальном соотношении традиций и нарастающего процесса исламизации. С одной стороны, отмечалось, что казахские традиции, которые представляют собой часть культурного наследия, и в тоже время составляют современную ткань казахского общества, выступают базой исламизации. С другой – рост религиозности, причем зачастую в опоре на несвойственные нам исламские направления, например, салафитов. Для того, чтобы процесс исламизации не приобретал конфликтный характер, по словам А. Муминова, нам нужно контролировать процесс, необходимо с учетом национальных традиций и настроений в обществе создавать условия для развития духовности общества, т.е. нужно опираться на комплексный подход. С ним согласен Айнабеков, утверждающий, что "до сегодняшнего дня ни одна запятая в Коране не поменялась. Коран – это конституция мусульман. Но Аллах всем народам дает язык, государство. У каждого народа свои традиции. В хадисах говорится – если традиция не противоречит религии, надо ее беречь".

Но, вместе с тем, выражаются и опасения, что увеличение числа верующих на фоне отсутствия осмысленности и понимания причин прихода в веру, не ведет ни к чему хорошему. Как возможный выход в очередной раз идет апелляция к государству, по существу, звучит призыв к изменению светского устройства государства. Так, Б. Айнабеков считает, что с точки зрения обеспечения национальной безопасности "государство сейчас должно в Конституции прописать, что ислам является нашей государственной религией, потому что у нас религия бесхозная. Чужую религию может остановить только другая религия". При этом под "другой религией" понимается ислам в Казахстане, закрепленный законодательно, а не как свободный, исторически детерминированный, осознанный выбор людей.

Следует отметить, что данное мнение, которое рассматривает современные процессы в исламе в РК с точки зрения их возрождения/реставрации, не является единственным и превалирующим. По мнению Д. Медеушеева и Е. Сейткемела, ислам в Казахстан приходит практически на пустое место. В этом случае все разговоры об имеющихся традициях казахов как базы для реисламизации отбрасываются как пустые. При этом решающим в такой постановке становится аргумент, что "традиции не есть навсегда что-то устоявшееся. Они же когда-то и кем-то были введены? Наши традиции прививались в кочевом обществе. Сейчас изменился уклад жизни, а это ведет и к изменению традиции" (Медеушеев).

Также одной из базовых проблем при таком видении является то, что "казахи как нация, как общность идей еще не сформировалась". Если так, то процессы этногенеза и поиска духовной идентичности идут параллельно: "внутри нация должна быть солидарна на какой-то основе. Общество должно вырабатывать новые традиции, ценности. А ислам – часть общества, он должен развиваться на основе всего того, что есть в обществе, иначе будет раскол. Но ислам сейчас задает основные ценности – вот есть Творец мира, и все вокруг этого. Должно быть стремление в обществе к лучшему. Делается шаг в сторону улучшения – значит, достигаем цели". Каким в этом случае видится развитие ислама в нашей стране? В наиболее емкой формулировке это видится в следующих словах Е. Сейткемела: "Нашего ислама нет. Ислам будет таким, каким мы его примем". На смену "шамкающему старику в грязном халате", читающему на исковерканном арабском языке молитву, а затем поминающему почивших предков, по мнению эксперта, придет "текстуальная культура", т.е. продвижение ислама будет зависеть от людей коранического воспитания. В таком контексте предполагается, что современные казахи будут больше интересоваться текстом "последней книги – Корана", который неофиту надо познать самому, а не со слов очередного учителя. Вместе с тем, необходимо признать, что в данном случае совсем не учитывается то, что разные люди в силу разности уровня развития, образования, социального положения не смогут адекватно (и уже тем более одинаково) понять и усвоить первоисточник. Конечно, есть люди, для которых подобного рода литература является сравнимой с высокой поэзией, но для подавляющего большинства снова потребуются интерпретация и интерпретаторы.

Так что же в итоге мы имеем? Казахстан исторически находится в лоне ислама ханафитского мазхаба. У нас есть наши традиции и культура, и какими бы они ни были, они наши. У нас наблюдается повышение интереса к религии и рост религиозности населения. В то же время все более отчетливыми становятся предпосылки для опасного усиления внутриэтнического, внутриказахского противоречия на основе расхождения в понимании того, какой ислам является нашим, а какой не нашим, по первым наблюдениям, чаще всего между городским (отвергающим традиции) и сельским (консервативно-традиционалистским) населением.

Может быть правильным выходом должно стать создание выверенного на богословской основе собственного описания казахской исламской традиции с включением в него базовых с одной стороны религиозных, с другой – духовно-культурных концептов народа. В противном случае, если сейчас отделить религию от нашей культуры, то место займут другие формы либо арабская, либо пакистанская, либо какая-то другая. Но ведь, на самом деле, не начинать же все с чистого листа?